Оноре де Бальзак - Шагреневая кожа

– Я хочу добиться такого давления, которое могло бы растянуть эту кожу до бесконечности… – в нетерпении проговорил Рафаэль.

– Вещество – явление конечное, а потому и не может быть растянуто до бесконечности, – возразил математик, – однако сплющивание неизбежно расширит его поверхность за счет толщины: кожу можно расплющивать до тех пор, пока хватит ее вещества.

– Добейтесь такого результата, и вы получите миллионы! – воскликнул Рафаэль.

– Брать за это большие деньги просто нечестно, – с флегматичностью голландца сказал профессор. – В двух словах я расскажу вам о машине, которая раздавила бы самого Бога, как муху. Она способна сплющить человека, так что он будет похож на лист пропускной бумаги, – человека в сапогах со шпорами, в галстуке, шляпе, с золотом, с драгоценностями, со всем…

– Какая ужасная машина!

– Вместо того чтобы бросать детей в воду, китайцы должны были бы утилизировать их так, – продолжал ученый, не думая о том, как возмутительно его отношение к потомству.

Весь отдавшись своей идее, Планшет взял пустой цветочный горшок с дырой в донышке и поставил его на плиту солнечных часов, затем пошел в сад за глиной. Рафаэль был в восторге, как ребенок, которому няня рассказывает волшебную сказку. Положив глину на плиту, Планшет вынул из кармана садовый нож, срезал две ветки бузины и принялся выдалбливать их, насвистывая, точно он был один в комнате.

– Вот составные части машины, – сказал он.

При помощи вылепленного из глины коленца он прикрепил одну из этих деревянных трубочек ко дну цветочного горшка так, чтобы ее отверстие примыкало к отверстию горшка. Сооружение напоминало огромную курительную трубку. Затем он размял на плите слой глины, придал ему форму лопаты с рукояткой, поставил цветочный горшок на широкую ее часть и укрепил трубочку из бузины вдоль той части глиняной лопатки, которая напоминала рукоятку. Потом он прилепил комочек глины у другого конца бузинной трубки и, воткнув здесь такую же трубку совсем вертикально, при помощи еще одного коленца соединил ее с горизонтальной трубкой, так что воздух или какая-либо жидкость могли циркулировать в этой импровизированной машине и бежать из вертикальной трубки через промежуточный канал в пустой цветочный горшок.

– Этот аппарат, – заявил он Рафаэлю с серьезностью академика, произносящего вступительное слово, – одно из самых неоспоримых свидетельств о праве великого Паскаля на наше преклонение [142].

– Я не понимаю…

Ученый улыбнулся. Он отвязал от фруктового дерева пузырек, в котором аптекарь прислал ему липучее снадобье от муравьев, отбил дно и, превратив пузырек в воронку, вставил ее в вертикальную бузинную трубку, которая прилажена была к горизонтальной трубке, соединенной с большим резервуаром в виде цветочного горшка; затем налил из лейки столько воды, что она наполнила до одного уровня большой сосуд и вертикальную трубочку…

Рафаэль думал о своей шагреневой коже.

– Вода, милостивый государь, все еще считается телом несжимаемым, не забудьте этого основного положения, – предупредил механик, – правда, она сжимается, но так незначительно, что сжимаемость ее мы должны приравнять к нулю. Видите поверхность воды, заполнившей до краев цветочный горшок?

– Да.

– Так вот, предположите, что эта поверхность в тысячу раз больше перпендикулярного сечения бузинной трубочки, через которую я налил жидкость. Смотрите, я снимаю воронку…

– Так.

– И вот, милостивый государь, если я каким-нибудь образом увеличу объем этой массы, введя еще некоторое количество воды через отверстие трубочки, то жидкость принуждена будет переместиться и станет подниматься в резервуаре, коим является цветочный горшок, пока опять не достигнет одного уровня и там и тут.

– Это ясно! – воскликнул Рафаэль.

– Но, – продолжал ученый, – разница вот в чем: если тонкий столбик воды, добавленный в вертикальную трубочку, представляет собою силу, равную, положим, одному фунту, ее давление неизбежно передается всей массе жидкости, и его испытает в каждой своей точке поверхность воды в цветочном горшке, – так что тысяча столбиков воды, стремясь подняться, как если бы к каждому была приложена сила, равная той, которая заставляет опускаться жидкость в вертикальной бузинной трубочке, неминуемо произведут здесь … – Планшет показал на цветочный горшок, – энергию в тысячу раз большую, чем та, которая действует оттуда .

И ученый показал пальцем на деревянную трубочку, воткнутую в глину стоймя.

– Все это очень просто, – сказал Рафаэль.

Планшет улыбнулся.

– Другими словами, – продолжал он с той упрямой логичностью, которая свойственна математикам, – чтобы вода не выливалась из большого резервуара, следовало бы применить к каждой частице ее поверхности силу, равную силе, действующей в вертикальной трубке, но если высота нашего водяного столбика будет равна целому футу, то высота тысячи маленьких столбиков в большом сосуде будет весьма незначительна. А теперь, – щелкнув по бузинным палочкам, сказал Планшет, – заменим этот смешной аппаратишко металлическими трубами соответствующей прочности и размера, и вот, если мы покроем поверхность жидкости в большом резервуаре крепкой и подвижной металлической доской и параллельно ей неподвижно укрепим другую, тоже достаточной прочности, а при этом получим возможность беспрестанно прибавлять воду к жидкой массе через вертикальную трубу, то предмет, зажатый между двумя прочными поверхностями, неминуемо должен будет все больше и больше сплющиваться под действием приложенных к нему огромных сил. Непрерывно вводить воду в трубку и передавать энергию жидкой массы доске – это для механики дело пустячное. Достаточно двух поршней и нескольких клапанов. Понятно вам, дорогой мой, – спросил он, взяв Валантена под руку, – что нет такого вещества, которое, будучи помещено между двумя неограниченно увеличивающимися силами давления, не принуждено было бы расплющиваться?

– Как! Это изобрел автор «Писем к провинциалу» [143]? – воскликнул Рафаэль.

– Да, именно он. Механика не знает ничего более простого и более прекрасного. На противоположном принципе – расширяемости воды – основана паровая машина. Но вода расширяется только до известной степени, тогда как ее несжимаемость, будучи в некотором роде силой отрицательной, неизбежно оказывается бесконечно большой.

– Если эта кожа растянется, – сказал Рафаэль, – я обещаю вам воздвигнуть колоссальный памятник Блезy Паскалю, учредить премию в сто тысяч франков за решение важнейших проблем механики, присуждаемую каждые десять лет, дать приданое вашим двоюродным и троюродным сестрам, наконец, построить богадельню для математиков, впавших в безумие или же в нищету.