Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху (сборник)

Надеюсь, я не слишком обеспокоил Вас своим посланием и Вы не бросите его в мусорную корзину, решив, что к Вам обратился какой-то маньяк.

Остаюсь искренне Ваш Генри У. Экли.

P. S. Я только что отпечатал фотографии, и, думаю, они убедят Вас в моих словах. Старики нашли, что они на редкость удались. Я вышлю их Вам, если хотите.

Чувства, возникшие у меня при чтении этого странного документа, почти невозможно передать. По логике вещей, ознакомившись с завиральными теориями Экли, я должен был бы расхохотаться. Ведь гипотезы противников настраивали меня на юмористический лад, а они были куда осторожнее. Однако я воспринял его письмо всерьез. Конечно, я ни минуты не верил в племя инопланетян, о котором он писал, но после мучительных сомнений пришел к выводу, что Экли искренний и вполне нормальный человек. Очевидно, он столкнулся с каким-то загадочным и ни на что не похожим явлением и не смог его правильно объяснить. Все не так, как он думает, но, с другой стороны, истина может обнаружиться лишь в ходе исследования. Что-то вывело его из равновесия и даже испугало. В основном он рассуждал вполне логично, а его дерзкая фантазия ничуть не противоречила старым мифам и причудливым индейским легендам.

Я был готов допустить, что он слышал в горах взволновавшие его голоса и нашел черный камень, но его выводы показались мне полным бредом. Возможно, их внушил ему человек, назвавшийся агентом Крылатых. Тот, который позднее покончил с собой. Уж он-то явно был сумасшедшим, хотя, судя по всему, обладал незаурядной силой воли и даром убеждения. Немудрено, что наивный Экли, с юности увлекавшийся фольклором, поверил его небылицам. А что касается жалоб на отсутствие помощи, то, похоже, соседи из деревни поддались страхам не меньше него. Они решили, будто рядом с фермой завелась нечистая сила и каждую ночь осаждает дом Экли. Собаки-то наверняка лают.

А затем эта фонографическая запись, которую он, очевидно, раздобыл именно так, как и поведал мне. Она должна что-то означать, – возможно, рычание и вой животных действительно были похожи на человеческую речь или на звуки каких-то таинственных, появляющихся по ночам дикарей, вряд ли далеко ушедших в своем развитии от животных. И тут я вновь мысленно вернулся к черному камню с непонятными письменами и их скрытому от нас смыслу, потом к фотографиям, которые Экли собирался мне выслать и которые показались старикам столь пугающе убедительными. Когда я перечитал это написанное неразборчивым почерком письмо, меня охватили странные, незнакомые дотоле чувства. Едва ли моим оппонентам приходило в голову, что я способен к подобным переживаниям. В конце концов, в отдаленных горах вполне могло обитать дикое полувыродившееся племя, а вовсе не пришельцы со звезд, как утверждалось в легендах. Но если так, то причудливые тела, мелькнувшие в водных потоках, не выдумка, а реальность. Возможно, стоит предположить, что и в старых преданиях, и в недавних сообщениях, переполошивших Вермонт, есть немало общего и между ними существует определенная связь. Я не скрывал своих сомнений, но по-прежнему стыдился того, что фантастические описания в странном письме Генри Экли настроили меня столь романтично.

Я все-таки решил ответить Экли. Мое письмо было выдержано в дружеском тоне и проникнуто явным интересом к его рассказу. Более того, я предложил ему продолжить переписку и с нетерпением ждал новых известий. Его второе письмо пришло в скором времени. Он сдержал свое обещание, и я получил фотографии описанных им ранее событий и предметов. Я принялся разглядывать вынутые из конверта снимки, и мои руки похолодели от страха и близости к разгадке вековечной тайны. От этих любительских нечетких фотографий, сделанных «кодаком», исходила поистине магическая сила. Ни одна самая искусная подделка или монтаж не произвели бы такого впечатления.

Чем дольше я смотрел на них, тем яснее понимал, что к Экли и его рассказу нужно относиться всерьез. Случившееся в Вермонте выходило за рамки наших привычных представлений. На первой фотографии я увидел следы, отпечатавшиеся на грязном клочке земли рядом с камнями и травой. Их освещало яркое полуденное солнце. Я назвал их следами, хотя правильнее было бы говорить о вдавлинах от когтей. Такие обычно остаются от крабьих клешней. Однако по размеру эти вдавлины совпадали со следами от подошвы нормальной человеческой ноги. Передние клешни с острыми, как зубцы, когтями были повернуты в противоположных направлениях – одна вперед, а другая назад. Это вызывало недоумение, но, возможно, они служили не только для ходьбы.

На второй фотографии из глубокой тени проступал вход в пещеру, плотно загороженный валуном. На тропинке виднелась вереница следов. Я вооружился лупой и пригляделся. Мне показалось, что они похожи на вдавлины на первом снимке, но я не мог за это поручиться. На третьей я не обнаружил никаких следов и несколько минут рассматривал каменный круг, красовавшийся на вершине горы. Экли не побоялся взобраться на самый высокий лесной пик, окруженный меньшими холмами. Трава около ровных камней пожухла и расстилалась по земле.

Если следы взволновали меня до глубины души, то камень, найденный в лесистой чаще на Круглом холме, откровенно изумил. Экли сфотографировал его в своем кабинете на фоне книжных полок и стоявшего в нише бюста Мильтона. Высота этого снятого крупным планом и вертикально поставленного камня составляла чуть более фута. Я обратил внимание на его шероховатую поверхность, но не решился бы определить ни его фактуру, ни то, как он был выточен. Скажу лишь, что с камнем такого цвета и формы я столкнулся впервые. В нем было что-то неземное, чуждое нашему миру. Я перевел взгляд на письмена, но сумел расшифровать лишь несколько фраз, вызвавших у меня невольный трепет. Конечно, не я один читал страшный и отвратительный «Некрономикон» безумного араба Абдулы Альхазреда, и возможность подделки отнюдь не исключалась. Тем не менее я с ужасом подумал о богохульных символах, родившихся в ту давнюю-давнюю пору, когда ни Земли, ни других планет еще не было и во Вселенной господствовал хаос.

На трех из пяти оставшихся фотографий Экли заснял болото и горы. Я вновь воспользовался лупой и заметил на дорожках и в гати слабые отпечатки когтей. Они то выступали, то терялись из виду, и это не могло не испугать. Еще на одном снимке вдавлины обозначились на участке земли перед домом Экли, но изображение оказалось на редкость расплывчатым. Он писал, что в ту ночь собаки зашлись в злобном лае, утром он сфотографировал следы, однако остался недоволен снимком. Похоже, впрочем, что никаких отличий от вдавлин, оставшихся в лесу, в этих отметинах не наблюдалось. На последней фотографии я увидел двухэтажный белый дом Экли с мансардой, построенный лет сто с четвертью тому назад. Вымощенная дорожка вела к резной георгианской двери. На лужайке разлеглись большие собаки-ищейки. Рядом с ними стоял добродушного вида пожилой мужчина. Мне бросилась в глаза его аккуратно подстриженная седая бородка. Нетрудно было догадаться, что это сам Экли, заснявший себя с помощью отводной трубки с лампочкой.