Коллектив авторов - Культ Ктулху (сборник)

Печать была не нарушена! Мы с Калатисом в изумлении уставились друг на друга. Невскрытое захоронение означало для меня беспрецедентную археологическую находку, а для него – возможное богатство, о котором он так давно мечтал.

Я схватил долото и там же, в полдневной нубийской жаре, несколькими ударами разбил печать, остававшуюся в благословенной неприкосновенности с того самого мгновения, как ее сюда поставили – тысячи лет тому назад!

Каково же было наше удивление, когда, проникнув в таившуюся за дверью затхлую тьму, мы обнаружили только пустую камеру менее пяти футов в длину и около трех в ширину. Правда, в конце комнаты виднелась еще одна узкая каменная лестница. Носильщики и землекопы, разумеется, оказались слишком суеверны, чтобы входить с нами, и, оставив Мустафу присматривать за ними (потому что на сей раз опытных музейных копателей мы с собой не взяли), мы с Калатисом волей-неволей полезли вниз вдвоем. Оба слегка нервничали – что поделать, любители; обоих занимала мысль, в каком состоянии мы найдем могилу после стольких лет забвения. Кроме того, раз уж она оказалась нетронута, в ней нас до сих пор могла поджидать какая-нибудь хитрая ловушка, предназначенная специально для гробокопателей. Мы осторожно и медленно двинулись вниз по лестнице, светя фонарями вперед. Воздух был жутко горячий и насыщенный пылью, так что нам даже пришлось закрыть рот носовым платком, а то бы у нас прямо там, на месте, сработал рвотный рефлекс.

Вот так неспешно мы достигли дна лестницы – всего за каких-нибудь пятнадцать минут. Жара стояла настолько удушающая, что нам пришлось лечь на пол и перевести дух, постоянно вытирая лоб, потому что с нас буквально ручьем текло.

Теперь мы были в просторной камере; вдоль стен громоздились ящики, поднимаясь от пола футов на семь, а то и больше. Заметив это, Калатис тут же отправился их изучать. Я велел ему быть поосторожнее, так как ящики запросто могли развалиться от одного прикосновения… однако осмотр принес невиданный результат: все они оказались не из позолоченного дерева, как я предполагал, а из чистого золота! Там было, наверное, сто большущих ящиков, сплошь золото с инкрустацией из ляпис-лазури и коралла, необычайно изысканной по исполнению. Калатис сгреб ящик с верха одной пирамиды и с большим трудом спустил его на пол. Мы склонились над ним, и пока я искал печать или защелку, он в своей торопливости просто отбил крышку долотом. Я чуть не вызверился на него, потому что в археологии нечего делать тем, кто готов сломать артефакт, лишь бы сэкономить пару секунд.

В ящике обнаружилось изображение Хора, бога-сокола, сына Исиды и Осириса, Мстителя, изумительно тонкой работы. Оно насчитывало фута полтора в длину, а в самой широкой части – по плечам – дюймов семь в ширину. Изящество, текучесть линий и, если позволите, несколько упадочный стиль относили датировку к позднему периоду египетской истории – даже, возможно, ко времени римской оккупации. Фигура была полая и, видимо, предназначалась для мумифицированного тельца сокола, священной птицы Хора.

Калатис стоял ошеломленный невероятными богатствами, открывшимися нашему взору; в товарно-денежном отношении это была величайшая археологическая находка в истории. Он принялся скакать кругом, плясать и распевать на греческом что-то там про свою добрую удачу. По какой-то непонятной причине его ужимки порядком меня напугали. У меня до сих пор не было никаких доказательств, что это именно усыпальница… с тем же успехом комната могла оказаться складом или сокровищницей крупного храма. И все же я безотчетно ощущал присутствие чего-то очень древнего… невообразимо диковинного… совсем близко от нас. И оно наблюдало.

Тут луч моего фонарика выхватил из тьмы какое-то движение: что-то шевелилось на вершине ближайшей пирамиды из ящиков. Я крикнул Калатису, который мгновенно протрезвел, взял себя в руки и сам посветил фонарем туда же, наверх. Сначала мы не увидели ничего, потом приблизились на пару шагов и над краем ящика различили какой-то силуэт и две уставившиеся на нас красные точки. Это была птица – не нетопырь! – да, птица, и, судя по очертаниям, преогромная!

Когда мы подошли футов на пять, тварь снялась оттуда и с жуткими воплями принялась биться о стены и ящики, как обычно поступают пернатые, попавшие в замкнутое пространство. Наконец она, хлопая крыльями, уселась на верхушку другой кучи ящиков и злобно воззрилась оттуда на нас.

К этому времени нервы у меня были настолько на взводе, что я бы с готовностью кинулся обратно, вверх по лестнице, на свежий воздух. Мы были с ног до головы покрыты пылью, грязью и штукатуркой, поднятыми в воздух безумными метаньями птицы. На самом деле опытный археолог давно бы уже вылез наверх – собирать оборудование, протягивать провода для электрического освещения, готовить кисти и тряпки для очистки древних артефактов. Ох, как бы дорого я дал, чтобы поступить тогда именно так!

Но, несмотря на мои протесты, Калатис пожелал осмотреть всю комнату, прежде чем возвращаться. На самом деле она представляла собой, скорее, длинный коридор, так как простиралась вперед футов на пятьдесят, очевидно сужаясь к окончанию. Там в толще камня виднелся небольшой проем. Оставив позади тускло сияющие сокровища, мы прошли в третью камеру. Она снова оказалась длинная и узкая, и в дальнем ее конце луч фонаря выхватил из тьмы стоящую фигуру человека с соколиной головой. Было в ней что-то такое, что мгновенно приковывало взгляд… Нет ничего необычного в статуях, стоящих в святилищах или усыпальницах, но эту камеру буквально заполняло ощущение какого-то живого присутствия – и источником его была статуя! Не знаю, почувствовал ли что-то подобное Калатис – и если да, то с его стороны подойти к изваянию было актом необычайного мужества. Лично я полагаю, что он и не подозревал об ауре ужаса, царившей в этом месте. Возможно, дело в том, что мой разум был привычен к египетской образности, а его – нет… короче, он ничего не почувствовал.

Так это или нет, а грек подошел прямо к скульптуре, и его фонарь высветил каждую деталь. Это и вправду было изображение Хора, божественного сына Исиды и Осириса, отмстителя за убийство отца, чье небесное око озаряет мир днем и дарует покой ночью. Он был показан во весь рост, в характерной египетской идущей позе, с одной ногой впереди другой. Руки были сжаты в кулаки, а большие круглые глаза под огромной двойной короной Верхнего и Нижнего Египта – закрыты. На тот момент у меня еще не было никаких прямых свидетельств, что мои страхи не беспочвенны, но тут, к моему невыразимому ужасу, статуя рывком открыла глаза и уставилась на Калатиса! Я завопил, ибо во мраке подземелья птичий взгляд полыхнул такой алой злобой, что стало ясно – нам никогда не вынести сокровища отсюда на свет божий! Калатис встал как вкопанный, потом выхватил пистолет и навел его на божество. Казалось, прошли часы, пока эти двое стояли напротив и пожирали друг друга глазами. А потом статуя Хора начала медленно двигаться. Вековая пыль посыпалась с нее серо-белыми облаками. Несколько мгновений Калатис стоял, не в силах пошевелиться, а затем выстрелил. Первая пуля звонко брякнула о тело, но не произвела никакого эффекта – только взметнула громадную тучу пыли. Затем очень быстро Калатис расстрелял весь барабан – за каждым залпом следовал стук и еще одно облако пыли.