Коллектив авторов - Любовь по-французски

– Так вы находите, что Амандус хорошо пишет, – пробормотал я с подчеркнуто равнодушным видом и в то же время сдерживая себя, чтобы не проболтаться. «А ведь в самом деле, – подумал я, – она столь же умна, как и прелестна!»

– Вы думали сейчас о чем-то другом, Максим, и собирались мне ответить иначе.

– Ваше замечание справедливо, сударыня; я, позвольте вам сказать, делал то, что следовало бы сделать вам, прежде чем принимать необдуманное решение.

– А что же именно?

– Я размышлял. Амандус, видно, совсем потерял голову, впрочем, было из-за чего, когда решил, что вы, прекрасная и благоразумная Маргарита, проведете ночь в комнате такого вертопраха, как я, человека без всяких правил, не имеющего ни стыда, ни совести, который каких-нибудь полчаса тому назад собирался продать душу дьяволу, словом, в комнате отпетого повесы.

– Вы отзываетесь слишком строго, – возможно, это происходит из чувства иронии, – о тех двух или трех легкомысленных поступках, свойственных молодости, которые ни в какой степени не компрометируют сущности вашего характера и нисколько не могут уронить вас в глазах порядочных людей. Амандус, на чьей совести имеются кое-какие подобные погрешности, признаётся в них в своих письмах с таким красноречием, что даже тетя была растрогана, а уж она ли не строга! Максим – повеса! Да вы и не похожи на повесу!

– Я вам очень признателен, сударыня, за ту высокую оценку, которую вы соблаговолили мне дать. Но наша сегодняшняя встреча, долгая, таинственная и, сознаемся в этом, крайне затруднительная для той самой добродетели, которую вы мне приписываете, способна по меньшей мере посеять подозрения на счет вашей невинности у грубой черни, имеющей менее благоприятное суждение о моей юношеской чистоте. При одной мысли об этом я содрогаюсь! Разрешите же мне, ради вашего доброго имени и вашего сочувствия к моей репутации, пойти поискать вам до утра другое убежище. Я вернусь в одно мгновение, а пока что я оставляю вас, и вы вольны делать все, что хотите, кроме как выходить отсюда одной или открывать дверь кому бы то ни было.

Я дождался ее согласия, а получив его, сделал даже нечто лучшее: я как бы взял ее под стражу, ne varietur [14], заперев дверь на два поворота ключа.

У меня уже был готов план действий: в те годы я принимал решения с быстротой и внезапностью, присущей молодости. Ведь у тетки моей Маргариты, – я только что это узнал, – был вечер, а в провинции вечера бесконечны, и это – со всех точек зрения. Когда я подходил к дому, отъезжали последние кареты; проворный и быстрый, как птица, я проскользнул между двух лакеев, собиравшихся запереть дверь.

– Куда вы, сударь?

– Я к госпоже ***.

– Все уже разъехались.

– А я приехал.

– Госпожа *** отправилась почивать.

– Это не имеет значения.

На такой решительный ответ не последовало возражений, и десять секунд спустя я уже был в спальне г-жи ***, где никогда раньше в столь поздний, а правильнее было бы сказать – в столь ранний час ноги моей не бывало, хотя порой я об этом и подумывал.

На произведенный мною шум тетушка обернулась как раз в тот момент, да простит мне Создатель, когда она собиралась отстегнуть предпоследний крючок.

– Какой ужас!.. – завопила она. – Вы! У меня! В этот час! В моей спальне!!! И без доклада! Без соблюдения простейших приличий!..

– Совершенно верно изволили сказать, сударыня, без соблюдения приличий. Когда действуешь по велению сердца, тут уж не до приличий.

– Как, сударь! Опять за старое? Опять сумасбродства? Прошу вас, оставьте до более подходящего случая излияния чувств, которые так быстро забываются.

– Если бы мне нужно было беседовать с вами, сударыня, на тему, ради которой, как вы полагаете, я к вам пришел, то трудно было бы найти случай удобнее. Но более важные причины, не терпящие никаких отлагательств, побудили меня явиться к вам. Клариса, во имя неба, – продолжал я, поспешно схватив ее за руку, – выслушайте меня!

– Более важные причины?! Какое-нибудь новое безумное решение, на которые вы так способны!.. Вы меня пугаете, сударь, вы мне внушаете безумный страх! О, я знаю вас, знаю ваш дикий нрав! Я вижу, сударь, что вы готовы злоупотребить вашей силой, я позвоню…

– Не вздумайте этого делать, сударыня! – сказал я, взяв ее и за другую руку, до сих пор остававшуюся свободной, и почти силой заставляя сесть на диван. – Все должно произойти только между нами, в самой строжайшей тайне, вдали от людских глаз и ушей. У ваших ног, сударыня, я умоляю вас, выслушайте меня хоть одно мгновение! Мы не имеем права терять ни одной минуты!

– Несчастная я, – сказала она, сдерживая рыдания, – и надо же было мне отослать всех горничных!

– Еще раз повторяю вам, они были бы ни к чему. А если бы они оказались здесь, то я потребовал бы, чтобы они удалились. Малейшая огласка вас погубила бы.

– Да это засада, убийство, это какое-то неслыханное преступление! Чудовище! Чего вы хотите от меня?!

– Почти что ничего, и если бы вы меня выслушали, то уже знали бы, что мне надо. Прошу вас, скажите мне, где Маргарита?

– Маргарита? Моя племянница? Вот странный вопрос! И для чего ввязывать Маргариту в оскорбительную сцену, которую вы мне устроили? Маргарита рано ложится спать, в особенности когда у меня гости. Это одно из тщательно соблюдаемых условий нежного, но строгого воспитания, которое я ей дала. Маргарита в своей комнате, Маргарита в своей постели, Маргарита спит, я в этом так же уверена, как и в том, что я существую.

– Конечно, Господь Бог мог бы допустить, чтобы это было так; ведь сотворил же он столько вещей необъяснимых, которые, однако, нельзя отрицать. И это было бы чрезвычайно любопытно. Да, впрочем, если мне не изменяет память, вот ее дверь; вам легко убедиться, что она у себя, если она только действительно оттуда не вышла, и тем самым вы избавите нас обоих от тяжелого сомнения, затрагивающего живейшим образом как ответственность тетушки, так и ответственность соседа…

– Разбудить мою девочку?! Разбудить ее, когда в моей комнате мужчина?! Что вы, Максим!

– Да в том-то и дело, что вам и не разбудить ее, – ответил я, предварительно убедившись, что ключ от моей комнаты никуда не исчез из моего кармана. – Она уже разбужена, черт возьми, и так разбужена, как, ручаюсь вам, никогда не бывала. А если вы ее найдете спящей в своей постели, то, значит, дьявол стал более искусным, чем во времена преподобного Кальме.

Она взяла свечу, прошла в комнату Маргариты, сделала там несколько шагов и вернулась как раз вовремя, чтобы упасть без чувств на диван.

Так как я ожидал этого происшествия, то заранее запасся флаконом с нюхательной солью, стоявшим на ее туалете. Затем я расстегнул последний оставшийся нерасстегнутым крючок, легонько пошлепал по пухленьким, судорожно сведенным пальцам и еще более легко прикоснулся губами к самым их кончикам, со всей скромностью, на какую только был способен.