Коллектив авторов - Любовь по-французски

Они прогуливались вдвоем каждое утро и доходили до леса Ла-Рошет; г-жа д’Эннери тщетно пыталась заставить племянницу рассказать историю ее любви и всячески выпытывала у нее, что же происходило в тот таинственный год, когда девица Дюваль встретила в Париже г-на де Марсана и он стал за ней ухаживать; маркиза спрашивала, смеясь, бывали ли у них свидания, поцеловались ли они хоть раз до свадьбы – словом, как зародилось меж ними пламя страсти. Эммелина всю свою жизнь хранила об этом молчание; может быть, я ошибаюсь, но, мне кажется, тут причиной было то, что она ни о чем не могла говорить без насмешки, а шутить над этим она не желала. Видя, что все ее старания напрасны, старуха переменила тактику и однажды спросила, жива ли еще в сердце Эммелины, после четырех лет супружества, столь необычная любовь.

– Люблю его все так же, как и в первый день, – ответила Эммелина, – и буду любить до последнего дня жизни.

Услышав эти слова, г-жа д’Эннери остановилась и торжественно поцеловала племянницу в лоб.

– Дорогое дитя, – сказала она, – ты заслуживаешь счастья, а как должен быть счастлив человек, любимый тобою! – Произнеся напыщенным тоном это изречение, она сразу разжала объятия и, выпрямившись, добавила игриво: – А мне казалось, что господин де Сорг умильно на тебя поглядывает.

Г-н де Сорг был молодой щеголь, поклонник моды, заядлый охотник и знаток лошадей; он часто приезжал на «Майскую мельницу» – скорее к графу, чем к его жене. Правда, он довольно умильно поглядывал на графиню, но какой же повеса, находясь в двенадцати лье от Парижа, не посматривает ласково на любую хорошенькую женщину? Эммелина никогда не обращала на него никакого внимания, только заботилась как хозяйка дома, чтобы ему было хорошо. Он был ей совершенно безразличен, а после замечания тетушки она втайне возненавидела его и не могла подавить в себе это чувство. Но случилось так, что именно в день разговора о нем с маркизой, возвращаясь домой, она увидела во дворе уже знакомую ей карету г-на де Сорга. Через минуту появился и он сам и, поздоровавшись с Эммелиной, выразил сожаление, что слишком поздно возвратился из деревни, где он провел лето, и поэтому уже не застал г-на де Марсана. При виде этого человека Эммелина не могла скрыть некоторой взволнованности, вызванной не то отвращением, не то глубоким удивлением, – она покраснела, и гость это заметил.

В качестве постоянного посетителя Оперы и человека, содержащего двух-трех фигуранток, которым он давал по сто экю в месяц, г-н Сорг мнил себя истым донжуаном и считал необходимым выдерживать эту роль. Направляясь к столу, он решил узнать, насколько графиня де Марсан увлечена им, и для испытания крепко сжал ей руку. Она вздрогнула всем телом, так новы были для нее подобные впечатления; для самодовольного фата этого было вполне достаточно, он опьянел от гордости.

Целый месяц тетушка уверяла, что г-н де Сорг – «обожатель» Эммелины, это был неистощимый источник старомодных шуточек и насмешек, которые Эммелина выслушивала скрепя сердце, лишь по доброте сердечной заставляя себя терпеть все это. По каким причинам старухе маркизе был любезен «обожатель» Эммелины, а что в нем нравилось ей меньше – этого, к счастью или к несчастью, невозможно не только сказать, а даже и угадать. Но нетрудно себе представить, какое действие производили на Эммелину тетушкины воззрения; старуха подкрепляла их примерами, почерпнутыми в современной истории нравов, и принципами благовоспитанных людей, которые искусны в науке любви, как учитель танцев в фигурах кадрили. В книге, столь же опасной, как и те связи, о которых говорит ее название, есть одна глубокая мысль, пожалуй, недостаточно оцененная: «Ничто так не развращает молодую женщину, – говорится там, – как уверенность в развращенности тех людей, коих она обязана уважать». Однако речи г-жи д’Эннери пробуждали в душе Эммелины совсем иные чувства. «Что мне делать, – думала она, – если свет так устроен?» Постоянно ее тревожили мысли об отсутствующем муже; ей так хотелось, чтобы он был подле нее, когда она мечтает у огня; по крайней мере, можно было бы посоветоваться с ним, спросить у него правду – он, должно быть, знает жизнь, ведь он мужчина; Эммелина чувствовала, что ей не надо бояться той правды, которую она услышит из любимых уст.

Она решила написать мужу и пожаловаться ему на тетушку. Письмо было написано и запечатано, и Эммелина уже собиралась послать его, как вдруг по странному свойству своего характера она, смеясь, бросила это послание в огонь. «До чего я глупа! Нашла о чем беспокоиться! – сказала она про себя с обычной своей веселостью. – Неужели я испугалась этого красавчика с умильным взором?» Как раз в эту минуту вошел г-н де Сорг. Очевидно, дорогой он принял самые смелые решения, ибо тотчас же затворил дверь, затем, не произнеся ни слова, схватил Эммелину в объятия и поцеловал ее.

Она онемела от изумления и вместо ответа дернула за шнурок звонка. Г-н де Сорг в качестве опытного донжуана тотчас все понял и удрал. В тот же вечер он написал графине длинное письмо, и с тех пор его на «Майской мельнице» больше не видели.

Эммелина никому не рассказала о своем приключении. Она увидела в нем урок для себя и повод для размышлений. Расположение духа ее нисколько не испортилось, но вечером, когда г-жа д’Эннери, по своему обыкновению, перед тем как удалиться на покой, поцеловала ее, она слегка вздрогнула.

Теперь Эммелина уже и не думала жаловаться на тетушку, наоборот, старалась сблизиться с ней и сама вызывала ее на разговоры. Исчезновение «обожателя» прогнало всякую мысль об опасности, и графиней овладело ненасытное любопытство. Молодость свою маркиза прожила очень бурно, в полном смысле слова; приоткрывая истину лишь на какую-нибудь треть, она и то могла развлечь слушателей весьма занимательными рассказами, а своей племяннице, да еще после обеда, она иной раз делала и более откровенные признания. Правда, каждое утро она просыпалась с благим намерением ничего больше не говорить и отречься от всего, что она уже сообщила; но ее забавные анекдоты, к несчастью, походили на баранов Панурга: по мере того как день клонился к вечеру, число откровенных признаний все увеличивалось, и когда часы били полночь, иной раз случалось, что стрелка указывала и число былых интрижек, описанных почтенной дамой.

Уютно устроившись в глубоком кресле, Эммелина внимательно слушала; нечего и говорить, что, прерывая свое степенное молчание, она частенько хохотала до упаду или задавала уморительно наивные вопросы. Сквозь осторожные недомолвки и необходимые умолчания рассказчицы г-жа де Марсан разгадывала прошлое своей тетушки – словно драгоценную старинную рукопись, где не хватает нескольких листков, так что сообразительности читателя предоставляется восполнить пробелы; в этих любопытных историйках жизнь представала перед нею в новом свете; она видела, что управлять марионетками в человеческой комедии может лишь тот, кто умеет дергать их за ту или другую ниточку и держит все нити в своих руках. Эта мысль породила у Эммелины глубокую снисходительность к людям, навсегда сохранившуюся у нее; в самом деле, ведь ее как будто ничто не возмущало и она никогда не судила сурово своих друзей; умудренная опытом, она смотрела на себя как на существо особое, ни на кого не похожее, и, благодушно посмеиваясь над слабостями ближних, не желала им подражать.