Коллектив авторов - Любовь по-французски

«Прощайте! Вспомните о вашем намерении отправиться путешествовать – дайте мне слово уехать. Какую жестокую жертву я сейчас приношу! От рокового решения, которое я хотела принять, меня удерживает лишь то, что я услышала однажды от вас, – немногие, но глубоко прочувствованные слова. Я не посягну на свою жизнь. Но не отнимайте у меня той надежды, той мысли, которая может принести мне хотя бы подобие спокойствия. Позвольте мне, друг мой, возложить эту надежду на вас – но на расстоянии – и поставить некоторые условия. Вот если, например, вы почувствуете полное равнодушие ко мне, если, возвратившись и окрепнув волей, вы больше не захотите видеть меня и никогда уж вам не будет вспоминаться мой образ, моя любовь… для меня станет невозможным влачить дальше ужасное свое существование. В разлуке всегда несчастнее тот, кто остается, – значит, вам лучше уехать. Позволят ли вам отлучиться ваши дела? А мне куда же ехать, в какие края? Ответьте мне. У вас больше силы, а я совсем обессилела, пожалейте меня. Скажите мне что-нибудь – ну, например, что вы скоро исцелитесь. Я знаю, это неправда, но все равно скажите. Нам лучше не видеться перед вашим отъездом, – ведь мне нужна сила душевная, а где ж мне ее взять? Всю эту неделю я плачу и пишу вам, но только все письма бросаю в огонь. Наверно, и это письмо покажется вам бессвязным. Муж мой все знает, солгать я не могла; впрочем, он и без того все знал. Но что бы я ни говорила в этих строках, как мне выразить разлад между моим сердцем и рассудком? Постарайтесь сейчас больше бывать в обществе – пусть ваш внезапный отъезд не произведет впечатления странной неожиданности. Я еще не скоро смогу выезжать в свет и принимать у себя. Меня поминутно душат слезы, и я не могу слова сказать. Вы напишете мне, не правда ли? Неужели вы уедете, не написав мне хоть несколько слов? Ведь вы отправитесь путешествовать, скоро вас здесь не будет!»

Жильбер не мог поверить своему несчастью, ему казалось, что все это дурной сон. Он хотел бежать к г-ну де Марсану, вызвать его на дуэль. Он бросился на пол в своей комнате и долго плакал самыми горькими слезами. Наконец он решил увидеться с графиней во что бы то ни стало, потребовать объяснения этого разрыва, в котором ничего не мог понять. Он бросился в особняк Марсанов и, ничего не спросив у слуг, прошел в гостиную. Там он остановился, испугавшись мысли, что он, быть может, скомпрометирует любимую женщину и погубит ее. Послышались чьи-то шаги, он спрятался за гардину. Через комнату прошел граф. Оставшись один, Жильбер подкрался к застекленной двери и приоткрыл ее. Эммелина лежала в постели, подле стоял ее муж. У изножия кровати были брошены окровавленные простыни; врач, стоя перед умывальником, вытирал полотенцем руки. Картина эта ужаснула Жильбера, он затрепетал при мысли, что своей неосмотрительностью может увеличить несчастье возлюбленной, и, выйдя на цыпочках, никем не замеченный, покинул особняк.

Вечером он узнал, что графиня чуть было не умерла; новое письмо сообщило ему в подробностях все, что произошло. «Никогда не искать встречи друг с другом для нас невозможно, нечего и думать об этом, – писала Эммелина, – напрасно вы страшились такой беды, я и мысли о ней не допускаю. Но все же нам придется разлучиться на полгода, на год – вот почему меня душат рыдания, вот что разбивает мне сердце, но ничего другого не остается».

И Эммелина добавляла, что, если перед отъездом его будет слишком сильно томить желание проститься с нею, она согласится на свидание. Он отказался от этой встречи – ведь ему нужно было сохранить душевные силы; но хотя он был убежден, что ему необходимо уехать, он не мог на это решиться. Жизнь без Эммелины казалась ему бессмысленной и какой-то ненастоящей, фальшивой. Однако он дал себе клятву во всем повиноваться г-же де Марсан и, если понадобится, пожертвовать и жизнью ради ее покоя. Он привел свои дела в порядок, простился с друзьями и всем объявил, что отправляется в Италию. Но когда все было готово и Жильбер уже получил заграничный паспорт, он заперся у себя и день за днем проводил в слезах, хотя каждый вечер давал себе слово утром уехать.

У Эммелины, как вы, конечно, и предполагаете, оказалось не больше мужества. Лишь только здоровье позволило ей совершить поездку на лошадях, она уехала на «Майскую мельницу». Г-н де Марсан сопровождал ее. Во время болезни он проявлял к ней братскую привязанность и чисто материнскую заботливость. Нечего и говорить, что он все простил и, видя страдания жены, отказался от своего намерения разойтись с нею. Он больше не заговаривал о Жильбере и, думается, вряд ли с тех пор хоть раз произнес его имя, оставаясь один на один с графиней. Вести о предстоящем путешествии Жильбера дошли до него, но это, по-видимому, оставило его равнодушным – не обрадовало и не огорчило. По его поведению можно было угадать, что в глубине души он считает себя виноватым перед женой за то, что пренебрегал ею и так мало сделал для ее счастья. Когда Эммелина, опираясь на руку мужа, медленно прогуливалась с ним по «Аллее вздохов», он казался почти таким же печальным, как и она; Эммелина была ему благодарна за то, что он никогда не напоминал ей о былой их любви и не пытался бороться против ее любви к другому.

Эммелина сожгла письма Жильбера и, принеся эту горестную жертву, сберегла лишь один листок, на котором рукой ее любовника было написано: «Ради вас сделаю все на свете!» Перечитав эти слова, она не могла решиться уничтожить обрывок – это было последнее прости бедного Жильбера. Она вырезала ножницами эту строчку из письма и долго носила на груди, у сердца, эту полоску бумаги. «Если мне когда-нибудь придется расстаться с ней, – писала она Жильберу, – я лучше ее проглочу. Жизнь моя теперь словно щепотка пепла, и, поверите ли, я не могу без слез смотреть на потухший камин».

Вы, пожалуй, спросите меня, – а была ли Эммелина искренна? Не делала ли она попыток увидеться с любовником? Не раскаивалась ли в принесенной жертве? Не думала ли она изменить свое решение? Да, сударыня, думала, – я не хочу рисовать Эммелину ни лучше, ни более твердой, чем она была в действительности. Да, она пыталась лгать, обманывать мужа; несмотря на все свои клятвы, свои обещания, свои муки и раскаянье, она свиделась с Жильбером и за два часа, проведенных с ним, вновь узнала блаженство безумной страсти и любви; но, возвратившись домой, почувствовала, что она больше не может ни обманывать, ни лгать; скажу вам больше – то же почувствовал и сам Жильбер и не просил у нее нового свидания.

А путешествие свое он все откладывал и даже не заговаривал больше о нем. Вскоре ему уже захотелось убедиться, что он стал спокойнее и что не будет никакой опасности, если он никуда не поедет. В письмах к Эммелине он упрашивал ее позволить ему провести зиму в Париже. Она колебалась и, отказываясь от любви, начинала говорить о дружбе. Оба искали всяческих поводов продлить свои страдания, хотя бы зрелищем взаимных мук. Чем все это могло бы кончиться? Право, не знаю.