Кен Кизи - Когда явились ангелы (сборник)

– Да? И что это было?

– Когда наука дозрела до того, что смогла проанализировать вещество, выяснилось, что это тела миллионов мертвых букашек.

– Потрясающе. – Джек встал и поправил галстук. – У меня возникла мысль вернуться в отель и перебить москитов. Дайте мне знать, если наткнетесь на что-то ценное.

После того как Джеки понуро ушел, Малдун поведал мне кое-что о своем прошлом. Выросши при родителях, воцерковленных и вместе с тем увлекавшихся «чтениями» Эдгара Кейси, Малдун несколько пресытился таинственными теориями. Первым настоящим его вдохновителем был Енох Огайский.

– Он приехал в город и поставил палатку. Днем делал гороскопы и наколки, а по ночам устраивал свои собрания. Погружался в транс и отвечал на вопросы от лица «Рей-Торла». Рей-Торл когда-то был сапожником в My, шил туфли в My, потом его бизнес зачах, и он перебрался в Атлантиду, где стал нелицензированным генным хирургом. В конце концов его выгнали из города, и он осел в Египте, где помогал Ра-Та строить пирамиду.

– Сильная история. Что-нибудь интересное Рей рассказал?

– Вообще-то нет. То же самое, что Кейси говорит и другие оптовики-пророки: что эпоха Рыб подкатывает к концу своих двух тысяч лет и ожидается Большой Финал, и произойдет он в последнюю четверть нынешнего века. Рей-Торл называл его Аподозисом [99], а Енох – Говнодуем.

– В последнюю четверть?

– Плюс-минус пара десятилетий. В общем, скоро. Вот почему адепты Кейси придают такое значение этому тайному залу. Считается, что он хранит записи о прошлых говнодуях и некоторые полезные советы, как их пережить. Однако…

Я подозревал, что не об этом говорит Малдун с коллегами-египтологами в университете.

– …однако чтобы найти его, все должно правильно совпасть – ты, время, положение Земли и эта чертова кискина лапа.

Глядя на черный силуэт башки Сфинкса, он наизусть процитировал самое знаменитое прорицание Кейси: «Он находится на месте, когда солнце поднимается из вод, линия тени (или света) ложится между лапами Сфинкса, который был позже поставлен как часовой или страж, и к нему нет доступа через соединяющие камеры от лапы Сфинкса (правой лапы), пока не исполнилось Время, когда перемены должны быть активны в сфере человеческого опыта. Тогда между Сфинксом и рекой».

Это самое пророчество и погнало меня к пирамиде из Виргиния-Бич. В библиотеке Кейси все его знали. Каждый раз, когда я говорил, что еду в Египет, пожилые дамы с голубыми прическами и патлатые бывшие хиппи откликались одинаково: «Искать Зал Записей, да?»

– И Сфинкс не единственный страж, – продолжал Малдун. – В «чтениях» упоминались целые отряды «часовых», или «хранителей», или «сторожей» вокруг потаенного зала. То есть буквально повсюду. Все это плато – геодезический феномен, охраняемый армией специальных призраков.

Я поежился от ветра. Малдун встал.

– Мне надо возвращаться в Каир, если хочу завтра поспеть к восьми часам. – По-прежнему глядя на Сфинкса, он застегнул джинсовую куртку. – Знаете, сюда приезжала искать женщина из А. И. П. После долгой волокиты ей позволили бурить перед передней правой лапой…

– Она что-нибудь нашла?

– Ничего. Как она выбрала эту точку на полутора километрах между лапой и рекой, она не объяснила, но, сколько ни бурили, – сплошной камень. Она была весьма разочарована.

– А призрачные стражи, они ее не потрепали?

– Этого она тоже не сообщила. Но в итоге вышла замуж за чехословацкого посла.

Малдун сунул руки в карманы и ушел в темноту, сказав, что встретится со мной «букра филь миш-миш». Эту фразу часто слышишь в Каире. Я вспомнил объяснение Джека: «Это арабский вариант маньяны [100], только менее определенный. Означает: «Завтра, когда поспеют абрикосы»».

Оставшись в одиночестве, я стал припоминать, что мне известно о геодезических феноменах. Вспомнил, как ездил к Стоунхенджу и в день зимнего солнцестояния наблюдал, как солнце восходит в просвете между двумя столбами прямо передо мной. Я знал, что ровно через полгода оно будет подниматься между двумя столбами точно справа от меня, и это заставляло напрягать ум: пытаться представить себе, где ты находишься по отношению к солнцу, учитывая наклон земной оси, положение Земли на орбите, – где находится это единственное место на земном шаре, этот круг из доисторических камней, между которыми солнце восходит таким образом в дни двух солнцестояний.

Я знал, что пирамида построена в подобном месте – в одной из акупунктурных точек физической планеты, – но, сколько ни старался, не мог представить себе планетной ориентации, как было в Стоунхендже.

Во-первых, я все еще был дезориентирован этим чувством исчезающих измерений – все по-прежнему казалось плоским, даже затылок Сфинкса, – а во-вторых, никак не мог убедить себя, что я здесь один. Казалось, что есть кто-то близко – и приближается! Две сотни египетских фунтов у меня в кармане вдруг забибикали, как буй, и я уже стал озираться в поисках оружия; но тут голова Сфинкса вдруг осветилась и голосом Орсона Уэллса, возведенным в десятую степень, провозгласила:

– Я… Сфинкс… Я… очень… стар.

Он гремел под аккомпанемент вердиевской «Аиды», а Хефрен осветился роскошным зеленым светом, маленький Микерин расцвел голубым, и Большая пирамида озарилась надлежащим золотом.

Это было световое шоу для публики, собравшейся у подножия плато. Батареи прожекторов, скрытые в надгробьях и мастабах [101], заливали пирамиды светом, медленно меняя краски, а Сфинкс громогласно вещал на английском. Я случайно попал как раз на английский вечер. Представления шли по очереди на французском, немецком, русском и арабском.

В золотом свете я вдруг увидел фигурку, присутствие которой ощущал, – человек сидел на корточках на блоке известняка метрах в тридцати и наблюдал за мной. Воспользовавшись освещением, я встал и скорым шагом двинулся вокруг Большой пирамиды. Я не оборачивался, пока не вышел на дорогу. Он шел за мной по пятам.

– Добрый вечер, мой друг. Очень приятный вечер, да?

Он ускорил шаг и поравнялся со мной. На нем была синяя джелабия и стоптанные полуботинки без носков.

– Меня зовут Марадж.

Ударение на первом слоге, и «же» чуть смягченное: Мах-Раджжь.

– Извините меня, но я слышал, вы желаете купить гашиш? Пять фунтов, вот столько.

Он сложил пальцы в колечко и улыбнулся сквозь него. Лицо его, угловатое и сметливое, цветом и фактурой напоминало полированный орех; под аккуратными черными усиками блестели мелкие белые зубы. Блестели глаза в паутине веселых морщинок. Старое веселье. Я дал бы ему лет сорок, хотя можно было и семьдесят, а ростом он был меньше моего тринадцатилетнего сына. Семеня рядом со мной, он будто едва касался земли. Когда я наконец отдал пятифунтовую бумажку и пожал ему руку, закрепляя сделку, его пальцы просыпались из моей ладони, как песок.