Софи Кинселла - Минни шопоголик

Да, это ужасная идея. Ужасная, ужасная идея…

– Ребекка. – Элинор открывает дверь так внезапно, что я вскрикиваю от испуга.

– Здравствуйте.

Я крепче сжимаю ручку Минни, и какое-то мгновение мы молча стоим на пороге. Элинор в белом костюме букле, на шее у нее ожерелье из крупного жемчуга. Она, кажется, еще больше похудела.

И вдруг я понимаю, что ей тоже страшно.

Все перевернулось с ног на голову. Это я всегда цепенела при виде нее.

– Входите. – Элинор отступает, и я осторожно подталкиваю Минни в номер.

Комната прекрасна, великолепная обстановка, вид на парк, на столике серебряный чайник, чашки и роскошная многоярусная вазочка с крошечными эклерами и прочими сладостями.

Подвожу Минни к дивану и усаживаю. Элинор тоже садится.

Повисает нервная, напряженная тишина.

– Хочешь чаю? – наконец спрашивает Элинор у Минни.

У малышки на лице растерянность. Похоже, Элинор внушает ей страх.

– Это «Эрл Грей». Я закажу что-нибудь другое, если хочешь.

Интересоваться у двухлетнего ребенка, какой сорт чая та любит? Она когда-нибудь имела дело с детьми?

Очевидно, нет.

– Элинор… – осторожно говорю я, – Минни не пьет чай. Она не знает, что это такое. Горячо! – предупреждаю я Минни, которая уже тянется к чайнику. – Нельзя , Минни.

– О, – смущается Элинор.

– Но она съест печенье, – тут же добавляю я.

Мне и самой нравится, как выглядит это печенье. И пирожные.

Кончиками пальцев Элинор берет печенье, кладет его на роскошную тарелочку и протягивает Минни. Она ненормальная? Бесценная фарфоровая тарелочка из «Ритца»… и маленький ребенок? Мне хочется закрыть глаза. Ведь Минни может уронить тарелочку, швырнуть ее, раскрошить печенье, устроить беспорядок…

Но, к моему удивлению, Минни сидит совершенно прямо, тарелочка у нее на коленях, к печенью она не притрагивается, глаза ее по-прежнему прикованы к Элинор. Моя дочь словно загипнотизирована. Как и Элинор.

– Я твоя бабушка, Минни. Ты можешь называть меня… бабушкой.

– Баушка, – неуверенно повторяет Минни.

Я в панике. Нельзя, чтобы Минни повторяла дома «баушка». Люк наверняка захочет узнать, о ком это она.

Я даже не смогу притвориться, что речь идет о маме, потому что Минни называет ее «бауля».

– Нет, – торопливо возражаю я. – Она не может звать вас так. Если она произнесет это слово дома, то Люк все поймет. А он не знает, что я здесь. – В голосе у меня сквозит напряжение. – И не должен знать. Хорошо?

Элинор молчит. Ждет, когда я продолжу. Я здесь диктую условия.

– Она может называть вас… – лихорадочно подыскиваю какое-нибудь безопасное и безличное слово, – э-э… леди. Минни, это леди. Можешь сказать «леди»?

– Леди.

– Я леди, – после паузы произносит Элинор, и мне вдруг становится жалко ее, и это странно, ведь только она сама виновата в том, что она Снежная королева. Но все же очень печально сидеть в гостиничном номере и быть представленной собственной внучке как леди.

– У меня для тебя подарок. – Элинор быстро встает и идет в спальню.

Я, пользуясь возможностью, одергиваю на Минни юбочку и засовываю в рот эклер. Боже, как вкусно.

– Вот. – Элинор скованно подает Минни коробку.

Это пазл. Художники-импрессионисты. Двести кусочков.

Ради всего святого. Нет ни малейшей вероятности, что Минни сложит его. Скорее уж съест.

– Какая прелесть, – говорю я. – Может, мы займемся им вместе!

– Обожаю пазлы, – оповещает Элинор, и я замираю от изумления. Никогда прежде не слышала, чтобы Элинор что-то обожала.

– Ну… э… давайте я его открою…

Переворачиваю коробку и вываливаю содержимое на столик, ожидая, что Минни схватит кусочки и засунет их в чайник.

– Единственный способ справиться с пазлом, – объясняет Элинор Минни, – это методичность. Сначала надо перевернуть все кусочки.

Она приступает к этому, а Минни загребает целую пригоршню.

– Нет. – Элинор удостаивает Минни хорошо знакомым мне ледяным взглядом. – Не так.

Минни сидит неподвижно, сжимая в ручонке кусочки картона, словно проверяет, насколько серьезна Элинор. Они не сводят глаз друг с друга, и обе выглядят решительными…

О боже, они так похожи.

Никогда не замечала этого прежде, но у Минни те же самые глаза, тот же наклон головы и тот же властный взгляд.

Мои худшие страхи подтвердились. Я родила мини-Элинор. Хватаю меренгу и сую в рот. Мне необходимо сладкое, потому что я в шоке.

– Отдай мне, – говорит Элинор, и Минни, помедлив, протягивает ей кулачок с фрагментами пазла.

Почему Минни так хорошо себя ведет? Что случилось?

Элинор начинает сосредоточенно раскладывать пазл на столике. Черт побери! Она всерьез сказала, что любит пазлы?

– Как Люк? – спрашивает она, не глядя на меня.

– Он… он… хорошо. – Делаю глоток чая, жалея, что в него не добавили бренди. Я не должна была приходить; не должна была приводить Минни; если Люк узнает… – Мы скоро пойдем, – решительно говорю я. – Минни, еще пять минут.

Не могу поверить, что веду себя столь решительно. Прежде Элинор всегда заставляла меня и других плясать под свою дудку.

– У нас с Люком… разногласия. – Элинор не отрывается от своего занятия.

Я в некотором замешательстве. Обычно Элинор не касается запутанных семейных проблем.

– Знаю.

– У Люка есть черты, которых… я не понимаю.

– Элинор, я не могу в это встревать. Не могу обсуждать. Это между вами и Люком. Я даже не знаю толком, что произошло. Кажется, вы что-то такое сказали об Аннабел…

У меня разыгралось воображение или она слегка вздрагивает? Ее руки по-прежнему заняты пазлом, но глаза отсутствующие.

– Люк был предан… этой женщине, – через минуту произносит она.

Эта женщина. «Да, именно так он тебя и называет», – чуть не срывается у меня с языка.

Но конечно, я молчу. Пью чай и разглядываю Элинор. Кто знает, какие мысли скрываются под ее облитыми лаком волосами. Она думает о своей ссоре с Люком? Осознала наконец, что сама себе вырыла яму? Поняла, сколько потеряла?

Элинор для меня загадка. Хотела бы я проникнуть в ее сознание хоть разок и разобраться, чем она живет.

– Я виделась с ней всего однажды. – Элинор поднимает голову. – И она не показалась мне особо утонченной и элегантной.

– Именно это вы сказали Люку? – гневно восклицаю я. – Что Аннабел не была ни утонченной, ни элегантной?

«Неудивительно, что он порвал с тобой. Она умерла, Элинор! И он безутешен».

– Нет, – отвечает Элинор, и под глазом у нее дергается жилка. Наверное, это единственный квадратный сантиметр на ее лице, нетронутый ботоксом. – Я сказала не это. И я не понимаю, почему последовала столь неадекватная реакция на мои слова.

– У Люка не бывает неадекватных реакций! – возмущаюсь я.