Валери Ларбо - Детские

Она живет в «Терниях» на протяжении всего года, за исключением двух зимних месяцев, когда отправляется к семейству Реби в Монлюсон, где месье Реби владеет фабрикой по производству сельскохозяйственных инструментов. Ее собственная прислуга состоит из деревенских жителей, в то время как прислуга зятя – из городских, а они – «самые поганые отродья на свете», как утверждает мадам Сорен. Устроившись в кресле, где ей несколько тесновато, она ни на минуту не теряет из виду того, что творится на кухне.

Милу прыгает на подлокотник и запросто устраивается на коленях у бабушки. Из всех членов семьи ее он любит больше всего. Оттого что эта женщина шестидесяти двух лет отличается большей жизнерадостностью, нежели мадам Реби, которую тяготят вечные заботы хозяйства, давление мужа и непостижимая тоскливая вещь, которую она зовет своим «долгом». Бабушка же, мадам Сорен, напротив, как говорят в ее окружении, женщина во всех своих проявлениях. Говорит она громко, властно и уверенно, никогда не колеблется. Язык ее смелый, приправленный местными словечками, используемыми вполне сознательно.

Суждения ее категоричны: «Принесла в подоле, потаскуха!» Война оставила в ее душе особенный след: нечистоты, лежащие на земле, она зовет «пруссаками». На прогулке она говорит Милу: «Осторожно, а то наступишь на пруссака!»

Ребенок инстинктивно тянется к такому характеру, который ничто не поколебало, к такому уверенному в себе уму. Конечно, она не принадлежит его воображаемому миру; никто из людей мира материального, жизни здешней, земной, не подымался еще до высот невидимой вселенной Милу, жизни потусторонней, измышленной. Эти миры существуют отдельно, и, несмотря на привязанность, которую она питает к внуку, мадам Сорен никогда не удостоится чести быть представленной Невидимкам. От одной мысли, что он произнесет имя Данба перед бабушкой, у Милу кружится голова.

Тем не менее мадам Сорен доставляет ему радости, что принадлежат миру нездешнему. Например, он просит ее петь песенки, слова которых не слушает, но музыка сопровождает его видения мира тайного.

Мадам Сорен знает много песен – песен ее молодости, песен Беранже, частушек про всяких политиков, которые нравились месье Со-рену. «А у Селин моей любовник скромный…», «Эй, ягнятки-малыши!», «Студенты пошли в свою „Хижину“», «Вольтер, владыка смыслов…» и т. д.

– Бабуль, спой что-нибудь! Знаешь про «Лицемеров»?

Мадам Сорен начинает петь густым голосом, по-прежнему смотря в окна кухни. Ее слушают стоящие на каминной полке бюсты Руссо и Вольтера.

О дивная героическая музыка, под которую кружат на шумных празднествах кавалеры в золотых доспехах в землях, где не бывали ни Мизон [5] Луи Александр Антуан Мизон (1853–1899) – французский морской офицер, исследователь Африки, губернатор французской колонии. , ни маркиз де Морес [6] Антуан-Амеде-Мари-Венсан Манка Ама де Валломброза, известный как маркиз де Морес (1858–1896), – французский политический деятель, невероятно прославился своими авантюрами. , в краях, о которых географы пишут «непроходимые дебри», а Милу читает эти слова как «родимые дебри». Песня заканчивается слишком рано.

– Ладно, дай-ка я схожу посмотрю, чем это они занимаются там на кухне, – говорит мадам Сорен. – А ты сходи к Юлии, она работает сейчас в прихожей.

Он отыскивает Юлию Девенсе в малой гостиной. Устроившись в самом удобном кресле, она чинит отцовы носки. Юлия, дочь фермера, девочка двенадцати лет, прекрасно развитая для своего возраста, с красивыми карими глазами, каштановыми волосами и пухлыми розовыми щеками. Мать ее умерла, и отец отправил Юлию на три года к родственникам, живущим на юге. После путешествия у Юлии Девенсе появились легкий гасконский акцент и изысканные манеры: например, она никогда не говорит ни единого бурбонезского слова, за исключением тех случаев, когда хочет подшутить над жителями презираемого ею края. Разговаривает она со всеми вежливо, рассудительно, как добрая кумушка. Никогда не забывает поздороваться, всегда осведомляется, как у других дела. Каждый год на летних каникулах декламирует месье Реби семь-восемь новых выученных ею басен.

Мадам Сорен, считающая ее самой невинной и самой умной девочкой в мире, берет Юлию к себе в «Тернии» на летние каникулы, кормит ее, одевает и дарит подарки. Взамен Юлия штопает иногда белье, шпионит по поручению мадам Сорен за прислугой и составляет компанию месье Эмилю, присматривать за которым – основная ее задача. В данный момент ей вменили штопать чулки для мадам Сорен.

– Ах! Я без вас так скучала!.. Месье Эмиль уже знает новость? Нет? Так вот, я собираюсь порвать его герб!

– Какой еще герб? Шкодница, опять придумала какую-то небылицу, чтобы меня задеть?!

– Бедный месье Эмиль! Какой он несчастненький! Шкодница Юлия рвет его герб! Так что вот, сообщаю вам, в «Терниях» появилась новенькая пастушка. Зовут ее Жюстина, ей одиннадцать. Она приблудная, мать пошла по наклонной дорожке. А еще она – оборванка. На мессе они берут один стул на двоих и сидят каждая на своем краешке. Мать – служанка в «Кошачьем имении». Эта Жюстина – сплошное несчастье! С ней столько всего стряслось, что даже смешно! Она работала у какого-то старика, который ее колотил и морил голодом. Она все время болела, но он все равно заставлял ее работать. Однажды она шла с коровой, намотав всю веревку на руку, корова вдруг взбесилась и волокла ее с полчаса в лесу по колючим зарослям. На ферму ее принесли всю в крови. В другой раз она топориком рубила колья для винограда и случайно со всего маху ударила по левой руке. В общем, с ней столько всего приключилось – всякие беды, невзгоды, несчастья, – что я не могу на нее глядеть без смеха. Смотрите, стоит только о ней подумать, меня аж скрючивает, никак не могу успокоиться, сейчас помру от хохота! Хотите, месье, я буду биться в судорогах на ковре прям перед вами?

– Нет. Меня тошнит, когда ты изображаешь из себя псину!

– О, какой сердитый!

Юлия кладет работу на стол, поднимает руки, потягивается, голося: «Уа-а-а! Какая же скукотища!» И с живостью продолжает:

– Вернемся к нашей оборванке, мамзель Жюстине с Топориком. Я вот о чем тут подумала, чтобы вас развлечь. Что, если мы затеем игру, как сделать ее еще несчастней? Украдем ее вещи или сделаем так, чтобы мадам на нее рассердилась, скормим ее обед кошкам?

– А что, и впрямь сделаем так, чтобы жизнь ее стала невыносимой!

Милу, которому нравится изводить бабушкиных мопсов, обрадовался мысли, что какая-то там девчонка станет для них козлом отпущения.