Уильям Уилки Коллинз - Женщина в белом

Когда дверь за ней затворилась, я повернулся к саду. Мисс Холкомб стояла со шляпой и шалью в руках у стеклянной двери, за которой открывался вид на лужайку перед домом, и внимательно смотрела на меня.

– Найдется ли у вас свободное время, прежде чем вы подниметесь к себе и приступите к работе? – спросила она.

– Конечно, мисс Холкомб, я всегда к вашим услугам.

– Мне нужно сказать вам несколько слов наедине, мистер Хартрайт. Возьмите свою шляпу и пойдемте в сад. В этот час нам никто не помешает.

Когда мы спустились по ступенькам на лужайку, мимо нас к дому прошел помощник садовника, совсем еще молодой паренек, с письмом в руке. Мисс Холкомб окликнула его.

– Не для меня ли это письмо? – поинтересовалась она.

– Нет, мисс; мне велели отдать его мисс Фэрли, – ответил паренек, протягивая мисс Холкомб конверт.

Мисс Холкомб взяла письмо и взглянула на адрес.

– Какой странный почерк! – чуть слышно сказала она. – Кто может писать Лоре? Откуда у тебя это письмо? – обратилась она к помощнику садовника.

– Мне дала его женщина, – ответил тот.

– Какая женщина?

– Уже в летах.

– Старая женщина? Ты ее знаешь?

– Не могу сказать, что она кто-то, кого я знаю, мисс. Она мне совершенно неизвестна.

– Куда она пошла?

– Туда, – ответил помощник садовника, медленно повернувшись к югу и одним широким жестом очерчивая всю южную часть Англии.

– Любопытно, – произнесла мисс Холкомб. – Должно быть, это просительное письмо. Отнеси его в дом и вручи кому-нибудь из слуг, – добавила она, возвращая пареньку конверт. – Идемте, мистер Хартрайт.

Она повела меня через лужайку, по той самой дорожке, по которой я следовал за ней на следующий день после моего приезда в Лиммеридж. У маленькой беседки, где мы впервые увидели с Лорой друг друга, она остановилась и заговорила, прервав молчание, которое хранила, пока мы шли:

– То, что мне нужно сказать вам, я могу сказать здесь.

С этими словами она вошла в беседку, села на один из расставленных вокруг стола стульев и указала мне на другой подле себя. Я начал подозревать, о чем пойдет речь, когда она еще только заговорила со мной в столовой, теперь же я был уверен, что не ошибся в своем предположении.

– Мистер Хартрайт, – сказала мисс Холкомб, – я начну с откровенного признания. Я скажу без всяких фраз, я их ненавижу, и без комплиментов, я их презираю, что за время вашего пребывания в Лиммеридже почувствовала к вам дружеское расположение. С самого начала меня расположил в вашу пользу рассказ о том, как вы обошлись с несчастной женщиной, которую встретили при столь необычных обстоятельствах. Может статься, поступок ваш был неблагоразумен, но он говорит о чуткости и доброте человека, благородного по своей природе, настоящего джентльмена. Я ждала от вас только хорошего, и вы не обманули моих ожиданий.

Она замолчала, но жестом поднятой руки дала мне знать, что не ждет от меня ответа, что она еще не все сказала. Когда я входил в беседку, я вовсе не думал о женщине в белом. Теперь же слова мисс Холкомб вызвали в памяти мое приключение. Мысль о нем не покидала меня на протяжении всего разговора, который закончился крайне неожиданно…

– Как ваш друг, – продолжила мисс Холкомб, – я скажу вам сейчас же, откровенно и напрямик: я разгадала вашу тайну, заметьте, без всякой помощи или намека от кого бы то ни было. Мистер Хартрайт, вы необдуманно позволили себе почувствовать привязанность к моей сестре, боюсь, что эта привязанность глубокая и искренняя. Я не желаю мучить вас, заставляя исповедоваться передо мной, потому что вижу и знаю, вы слишком благородны, чтобы отпираться. Я даже не осуждаю вас, а только сожалею, что вы открыли свое сердце для безнадежной любви. Вы не покушались воспользоваться своим преимуществом: вы не вели тайных разговоров с моей сестрой. Вы виновны лишь в слабости и в невнимательности к собственным интересам, более ни в чем. Если бы вы хоть раз поступили не столь деликатно и не столь скромно, я, ни с кем не согласуя свое решение, велела бы вам покинуть наш дом сию же минуту. Я виню во всем ваш возраст и ваше положение, но не вас. Дайте мне руку – я вас огорчила, я огорчу вас еще больше, но делать нечего, – дайте руку вашему другу Мэриан Холкомб!

Неожиданная доброта и теплое, великодушное, выказанное мне столь бесстрашно, как равному, сочувствие тронули меня до глубины души, ибо выраженные с такой деликатной и благородной откровенностью они взывали прямо к моему сердцу, к моему мужеству и к моей чести. Я хотел взглянуть на мисс Холкомб, но мои глаза заволокло пеленой, когда она взяла меня за руку. Я хотел поблагодарить ее, но голос изменил мне.

– Выслушайте меня, – сказала она, великодушно не замечая моего волнения. – Выслушайте меня, и покончим с этим. Я испытываю истинное облегчение, что могу не касаться вопроса общественного неравенства, тягостного и жестокого по моему разумению, в связи с тем, что остается мне теперь сказать. Обстоятельства, которые заденут вас за живое, освобождают меня от необходимости причинять еще большую боль человеку, жившему в тесной дружбе под одной крышей со мной, унизительным напоминанием о его звании и положении в обществе. Вы должны оставить Лиммеридж, мистер Хартрайт, пока еще не поздно. Я обязана сказать вам это, впрочем я была бы обязана сказать вам то же самое, будь вы даже представителем самой древней и богатейшей фамилии в Англии. Вы должны покинуть нас не потому, что вы учитель рисования… – Она помолчала с минуту, повернулась ко мне и решительно положила руку на мою. – Не потому, что вы учитель рисования, – повторила она, – но потому, что Лора Фэрли помолвлена.

Последние слова мисс Холкомб, словно пуля, пронзили мое сердце. Рука моя не чувствовала руки, сжимавшей ее. Я не сделал ни одного движения, не произнес ни одного слова. Резкий осенний ветер, разметавший у наших ног опавшую листву, вдруг обдал меня холодом, словно мои безумные надежды тоже были мертвыми листьями, подхваченными очередным его порывом. Надежды! Помолвлена или нет, Лора все равно была недосягаема для меня. Вспомнили бы об этом другие на моем месте? Нет, если бы они любили так, как любил я.

Острая боль прошла, на смену ей пришла тупая сковывающая боль. Я снова почувствовал руку мисс Холкомб, крепко сжимавшую мою руку; я поднял голову и взглянул на нее. Ее большие карие глаза были устремлены на меня, наблюдая за моей все усиливавшейся бледностью, которую я чувствовал, а она видела.

– Покончите с этим! – сказала мисс Холкомб. – Здесь, где вы впервые увидели ее, покончите с этим! Не поддавайтесь отчаянию, словно женщина. Вырвите его из сердца, растопчите, как подобает мужчине!

Сдержанная страстность, звучавшая в ее словах, сила ее воли, сконцентрированная в устремленном на меня взоре, в ее пожатии – она не выпустила моей руки, – передались мне, укрепили меня. С минуту мы сидели в молчании. И вскоре я мог оправдать ее веру в мое мужество: я, по крайней мере внешне, овладел собой.