Уильям Уилки Коллинз - Женщина в белом

Сделанное им объяснение было столь очевидно и удовлетворительно, как я того и ожидал.

Миссис Кэтерик, сообщил он нам, в прошлом проявила преданность и оказала много услуг членам семьи сэра Персиваля и ему самому, в силу чего он чувствовал себя в долгу перед ней. Она была несчастна вдвойне, поскольку вышла замуж за человека, который в скором времени бросил ее, и имела дочь, чьи умственные способности были расстроены с самого юного возраста. Хотя после замужества миссис Кэтерик переехала в ту часть Хэмпшира, которая находилась очень далеко от поместья сэра Персиваля, он старался не терять ее из виду. Его дружеское расположение к бедной женщине многократно усилилось благодаря восхищению терпением и мужеством, с которыми та переносила все ниспосланные ей несчастья. С течением времени симптомы умственного расстройства ее несчастной дочери стали настолько очевидными, что необходимо было поручить девушку медицинскому попечению. Эту необходимость признавала сама миссис Кэтерик, однако в силу предрассудков, распространенных в ее сословии, не могла допустить, чтобы ее дочь, как простую нищенку, поместили в общественный сумасшедший дом. Сэр Персиваль отнесся к этому предрассудку с уважением, с каким он вообще относился к любому проявлению благородной независимости чувств в представителях всех классов общества, и решил выказать свою благодарность миссис Кэтерик за преданность интересам его семьи, взяв на себя расходы по содержанию ее дочери в одной заслуживающей доверия частной клинике. К огорчению ее матери и самого сэра Персиваля, несчастной девушке стало известно о его участии в этом деле, которого потребовали от сэра Персиваля обстоятельства, и прониклась к нему сильнейшей ненавистью и недоверием. Очевидно, к одному из проявлений этой неприязни, принимавшей у нее разные формы еще в сумасшедшем доме, следовало отнести и анонимное письмо, написанное несчастной после ее побега. Если его объяснения не кажутся мисс Холкомб и мистеру Гилмору, которые хорошо помнят содержание письма, убедительными или они пожелают ознакомиться с другими подробностями относительно частной клиники (адрес он упомянул, так же как и имена и адреса двух докторов, на основании заключений которых девушка была помещена в сумасшедший дом), он готов дать любые дополнительные разъяснения и пролить свет на любую неясность. Он исполнил свой долг в отношении несчастной девушки, поручив своему поверенному не жалеть никаких средств, дабы отыскать беглянку и вновь препоручить ее заботам докторов, и теперь больше всего желал бы исполнить свой долг по отношению к мисс Фэрли и ее родным так же прямодушно и честно.

Я первым ответил ему. Мне было совершенно очевидно, как я должен поступить. В том-то и состоит красота юриспруденции, что она может оспаривать любое показание любого человека независимо от обстоятельств и формы, в которых оно было сообщено. Если бы мне официально было поручено возбудить дело против сэра Персиваля Глайда на основании его собственного заявления, я, вне всякого сомнения, мог бы сделать это. Однако мои обязанности в данном случае не простирались так далеко. Я должен был лишь взвесить только что услышанное объяснение, отдав должное уважение высокой репутации джентльмена, предоставившего его, и решить по совести, были ли обстоятельства, изложенные сэром Персивалем, за него или против. Я был совершенно убежден, что они были определенно за него; в соответствии с этим я во всеуслышание объявил, что, по моему разумению, его объяснение является бесспорно исчерпывающим.

Пристально посмотрев на меня, мисс Холкомб произнесла несколько слов со своей стороны в том же роде, однако произнесла их с какой-то неуверенностью, что, на мой взгляд, было не вполне оправданно в свете услышанного. Не возьмусь утверждать, заметил ли это сэр Персиваль или нет. Думаю, что заметил, поскольку он снова вернулся к затронутой в нашей беседе теме, хотя мог бы, не нарушая приличий, прекратить разговор.

– Если бы мое незамысловатое объяснение было адресовано исключительно мистеру Гилмору, – сказал он, – я счел бы излишним повторное обращение к обстоятельствам этого неприятного дела. Я надеялся, что мистер Гилмор, как джентльмен, поверит мне на слово, и теперь, когда он и в самом деле оказал мне такую честь, обсуждение этой темы между нами должно быть окончено. Но с дамой я вынужден вести себя иначе. Я считаю себя обязанным представить ей – чего не стал бы делать ни для одного мужчины – доказательства истинности моих слов. Вы не можете требовать этих доказательств, мисс Холкомб, но я все же полагаю, что таков мой долг по отношению к вам и особенно по отношению к мисс Фэрли. Покорнейше прошу вас тотчас же написать матери несчастной девушки, миссис Кэтерик, с просьбой подтвердить объяснение, которое я вам только что дал.

Я заметил, что мисс Холкомб изменилась в лице, – по-видимому, она почувствовала себя неловко. Предложение сэра Персиваля – как бы деликатно оно ни было изложено – показалось ей, как, впрочем, и мне, легким намеком на ее собственную нерешительность, прозвучавшую несколько ранее в голосе девушки.

– Надеюсь, сэр Персиваль, вы не настолько несправедливы, чтобы заподозрить меня в недоверии к вам? – проговорила она быстро.

– Конечно нет, мисс Холкомб. Свое предложение я сделал единственно из уважения к вам. Простите ли вы мое упрямство, если я все же осмелюсь настоять на своем?

Сэр Персиваль подошел к письменному столу, придвинул к нему стул и раскрыл ящик с письменными принадлежностями.

– Прошу вас. Написав эту записку, – сказал он, – вы чрезвычайно обяжете меня. Это не займет у вас более пяти минут. Задайте миссис Кэтерик всего лишь два вопроса: во-первых, с ее ли позволения ее дочь была помещена в сумасшедший дом и, во-вторых, заслуживает ли участие, которое я принял в этом деле, благодарности ко мне со стороны миссис Кэтерик? Мистер Гилмор более не беспокоится по поводу этого неприятного дела, не беспокоитесь и вы – так успокойте же и меня, напишите эту записку.

– Вы заставляете меня уступить вашей просьбе, сэр Персиваль, хотя я предпочла бы отказать вам. – С этими словами мисс Холкомб встала со своего места и подошла к письменному столу.

Сэр Персиваль поблагодарил ее, подал ей перо, а затем отошел к камину, где на ковре лежала маленькая левретка мисс Фэрли. Он протянул руку и добродушно позвал собачку:

– Иди ко мне, Нина. Ведь мы помним друг друга, правда?

Левретка, трусливая и упрямая, как все комнатные собачонки, испуганно взглянула на него, отпрянула от его руки, жалобно заскулила, задрожала и спряталась под кушетку. Едва ли можно предположить, что сэра Персиваля вывел из себя такой пустяк, как прием собаки, оказанный ему, однако я заметил, что он поспешно отошел к окну. Вероятно, порой сэр Персиваль бывает очень раздражительным. Если так, я его понимаю. Я и сам временами бываю крайне раздражительным.