Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

– Ну, Нэнси-Арабелла, – обратился он к миссис Каупервуд в воскресный день, после того как поверг семейство в радостное изумление своим неожиданным появлением, – ты не раздалась ни на дюйм! Когда ты вышла за старину Генри, я думал, что ты раздобреешь, как твой брат, но только посмотри на себя! Небом клянусь, ты не набрала и пяти фунтов! – и он подкинул ее, обхватив за талию, чем смутил детей, не привыкших к такому фамильярному обращению с матерью.

Генри Каупервуд был доволен прибытием преуспевающего родственника, поскольку двенадцать лет назад, когда состоялась свадьба, Сенека Дэвис почти не обратил на него внимания.

– Только посмотрите на этих бледных филадельфийцев, – продолжал он. – Им нужно приехать ко мне на Кубу и как следует поджариться у меня на ранчо. Тогда они не будут похожи на восковых куколок, – и он ущипнул за щеку Анну-Аделаиду, которой исполнилось пять лет. – Что сказать, Генри, у тебя здесь довольно-таки приятное место!

Он обвел критическим взглядом большую гостиную в целом непримечательного трехэтажного дома. Комната размером двадцать на двадцать четыре фута, отделанная деревянными панелями с имитацией под вишню и обставленная салонной мебелью в стиле шератон [6] Стиль шератон – английский неоклассический стиль конца XVIII в., названный в чаходившийся на пике популярности в 1780-е – 1820-е гг. , выглядела необычно старомодной. Когда Генри стал кассиром, семья приобрела пианино, доставленное из Европы, что в те дни было несомненной роскошью. Инструмент предназначался для Анны-Аделаиды, когда она достаточно подрастет, чтобы учиться музыке. В комнате было несколько необычных украшений, к примеру, газовая люстра, круглый аквариум с золотыми рыбками, редкие полированные раковины и мраморный купидон с корзинкой цветов. Стояло лето, и раскидистые зеленые ветви деревьев за распахнутыми окнами отбрасывали приятную тень на тротуар. Дядюшка вышел на задний двор.

– Вполне уютный вид, – заметил он, обратив внимание на большой вяз и отметив, что двор был частично вымощен кирпичом и огорожен кирпичными стенами, увитыми плющом. – А где ваш гамак? Вы вешаете здесь гамак летом? На моей веранде в Сан-Педро я обычно вешаю шесть или семь штук.

– Мы как-то не думали об этом из-за соседей, но думаю, будет замечательно, – согласилась миссис Каупервуд. – Генри сделает все, что нужно.

– У меня есть два-три гамака в чемоданах; мои негры вешают их, где удобно. Завтра утром я пришлю Мануэля с гамаком.

Он подергал плющ, дернул Эдварда за ухо, сказал его брату Джозефу, что привезет ему индейский томагавк, и вернулся в дом.

– Вот паренек, который мне нравится, – сказал он немного спустя и положил руку на плечо Фрэнка. – Какое у него полное имя, Генри?

– Фрэнк Алджернон.

– Ну, ты мог бы назвать его в мою честь. В этом парнишке что-то есть. Ты хотел бы отправиться на Кубу и стать плантатором, мой мальчик?

– Не уверен, что мне это нравится, – ответил Каупервуд-младший.

– Что ж, откровенно сказано. Что ты имеешь против?

– Ничего, кроме того, что я об этом понятия не имею.

– А что тебе известно?

Мальчик благоразумно улыбнулся.

– Пожалуй, совсем немного.

– Тогда что тебя интересует?

– Деньги!

– Ага! Яблочко от яблони недалеко падает. Ты кое-что узнал от отца, так? Ну что же, это хорошее качество. И сказано по-мужски! Ладно, мы еще с тобой потолкуем. Думаю, Нэнси, ты растишь будущего финансиста, он и разговаривает как деловой человек.

Теперь он внимательно присмотрелся к Фрэнку. Не было сомнений, что в этом крепком юном теле заключена настоящая сила. В больших серых глазах светился ясный ум. Они выражали многое, но ничего не раскрывали.

– Умный паренек! – обратился он к шурину. – Мне он нравится. У вас смышленая семья.

Генри Каупервуд сдержанно улыбнулся. Если этому человеку нравится Фрэнк, он может многое сделать для мальчика. Возможно, он даже оставит ему часть своего состояния. Сенека Дэвис был богатым холостяком.

Вскоре дядя Сенека стал частым гостем в доме вместе со своим чернокожим телохранителем Мануэлем, который хорошо говорил по-английски и по-испански, к изумлению детей. Дядя проявлял все больший интерес к Фрэнку.

– Когда этот мальчик достаточно подрастет и решит, чем он хочет заниматься, думаю, я помогу ему это сделать, – однажды сказал он своей сестре и услышал в ответ искреннюю благодарность. Он расспрашивал Фрэнка о его интересах и обнаружил, что тому нет дела до книг и большинства школьных предметов, которыми он был вынужден заниматься. Грамматика была отвратительной, литература – глупой, латынь – бесполезной. История… ну, история была довольно интересной.

– Мне нравится счетоводство и арифметика, – сказал Фрэнк. – Но я хочу работать и заниматься делом – вот чего я хочу.

– Ты еще слишком мал, сынок, – заметил его дядя. – Сколько тебе лет, четырнадцать?

– Тринадцать.

– Ты не можешь оставить учебу, пока тебе не исполнится шестнадцать лет. Еще лучше, если ты подождешь до семнадцати или восемнадцати, от этого не будет вреда. Ты ведь больше не будешь ребенком.

– Не хочу быть ребенком. Я хочу работать!

– Не так быстро, сынок. Довольно скоро ты станешь мужчиной. Ты ведь хочешь стать банкиром, не так ли?

– Да, сэр!

– Ну, когда придет время, и если у тебя все будет в порядке, если ты будешь хорошо себя вести и сохранишь свое желание, я помогу тебе приступить к делу. Если бы я хотел стать банкиром, то на твоем месте я бы сначала провел год-два в комиссионной зерновой конторе [7] В XIX в. многие небольшие производители зерна и мукомольни продавали свою продукцию через специализированные маклерские конторы, которые обеспечивали устойчивый сбыт в обмен на комиссионные проценты. . Там ты узнаешь многое, что нужно знать. А пока что береги здоровье и учись как следует. Где бы я ни был, давай мне знать, как продвигаются твои дела, и я напишу тебе.

Он вручил мальчику десятидолларовую золотую монету, чтобы открыть счет в банке. Неудивительно, что семья Каупервудов произвела на него приятное впечатление благодаря этому энергичному, самоуверенному и искреннему юнцу.

На тринадцатом году жизни молодой Каупервуд осуществил свое первое деловое предприятие. Прогуливаясь по Фронт-стрит, где находилось много таможенных и оптовых контор, он увидел аукционный флажок, висевший перед оптовым бакалейным магазином, и услышал голос распорядителя торгов:

– Предлагается партия прекрасного яванского кофе – двадцать два мешка, продается на рынке по семь долларов и тридцать два цента за мешок. Ваши предложения. Кто сколько даст? Партия продается одним лотом. Кто сколько даст?

– Восемнадцать долларов, – сказал один, стоявший у двери, скорее для того, чтобы начать торги, чем для чего-то еще.