Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик

– Обожди, обожди малость! – сказал сыну старый подрядчик и снова погрузился в размышления.

Генри Молленхауэр, как и Батлер, жил в одной из новых частей города, на Брод-стрит, неподалеку от тоже нового и красивого здания библиотеки. Дом у него был обширный и очень типичный для жилища новоиспеченного богача того времени – четырехэтажное здание, облицованное желтым кирпичом и белым камнем, без всякого определенного стиля, но все-таки довольно приятное для глаза. Широкие ступени вели на просторную веранду, посредине которой красовалась тяжелая резная дверь, а по бокам ее – узкие окна, украшенные светло-голубыми, очень изящными жардиньерками. Во всех двадцати комнатах этого дома были великолепные паркетные полы и очень дорого стоившие по тем временам деревянные панели. В первом этаже помещались зал, огромная гостиная и обшитая дубом столовая размером не меньше тридцати квадратных футов; во втором – комната, где стоял рояль, отданный в распоряжение трех дочерей хозяина, мнивших себя музыкантшами, библиотека, кабинет самого Молленхауэра и будуар его жены с прилегающими к нему ванной комнатой и небольшим зимним садом.

Молленхауэр считался и сам считал себя очень важной персоной. В финансовых и политических делах он обладал исключительной проницательностью. Хотя он был немцем, вернее, американцем немецкого происхождения, внешность у него была типично американская, и притом очень внушительная. Холодный и острый ум светился в его глазах. Роста он был высокого, сложения плотного. Его могучая грудь и широкие плечи прекрасно гармонировали с красивой головой, казавшейся в зависимости от ракурса то круглой, то удлиненной. Выпуклый лоб тяжело нависал над живыми, пытливыми, колючими глазами. Нос, рот, подбородок, а также полные гладкие щеки – словом, все крупное, выразительное, правильное лицо Молленхауэра свидетельствовало о том, что этот человек знает, чего хочет, и умеет поставить на своем, наперекор всем препятствиям. С Эдвардом Мэлией Батлером Молленхауэра связывала тесная дружба – насколько она возможна между двумя дельцами, – а Марка Симпсона он уважал приблизительно так, как один тигр уважает другого. Он умел ценить выдающиеся способности и всегда был готов играть честно, если честно велась игра. В противном случае его коварство не знало границ.

Молленхауэр не ждал ни Эдварда Батлера, ни его сына в воскресный вечер. Этот человек, владевший третьей частью всех богатств Филадельфии, сидел у себя в библиотеке, читал и слушал игру на рояле одной из своих дочерей. Жена и две другие дочери ушли в церковь. По натуре он был домосед. А так как воскресный вечер в мире политиков вообще считается удобным временем для всевозможных совещаний, то Молленхауэр предполагал, что кто-нибудь из его видных собратьев по республиканской партии может заглянуть к нему. Поэтому, когда лакей – он же дворецкий – доложил о Батлере с сыном, он даже обрадовался.

– Кого я вижу! – приветствовал он Батлера, протягивая ему руку. – Очень, очень рад! И Оуэн с вами? Как дела, Оуэн? Чем прикажете потчевать вас, джентльмены, и что вы предпочитаете курить? Для начала надо выпить по рюмочке. Джон, – обратился он к слуге, – подайте-ка нам чего-нибудь крепкого! А я сидел и слушал, как играет Каролина. Но вы, очевидно, смутили ее.

Он придвинул Батлеру кресло и указал Оуэну на место по другую сторону стола. Не прошло и минуты, как слуга вернулся с изящным серебряным подносом, в изобилии уставленным бутылками виски, старого вина и коробками с разными сортами сигар. Оуэн принадлежал к новому типу дельцов, воздерживавшихся от вина и от курения. Отец его в очень умеренном количестве позволял себе и то и другое.

– Уютный у вас дом! – сказал Батлер, поначалу умалчивая о причине своего посещения. – Неудивительно, что вы и в воскресенье вечером никуда не выезжаете. Что новенького в городе?

– Ничего особенного, насколько мне известно, – спокойно отвечал Молленхауэр. – Все идет как по маслу. Но вы, кажется, чем-то обеспокоены?

– Да, немножко, – отвечал Батлер, допивая коньяк с содовой. – Тревожные известия. Вы еще не читали вечерних газет?

– Нет, не читал. – И Молленхауэр выпрямился в кресле. – А разве сегодня вышли вечерние выпуски? Что же такое случилось?

– Ничего, если не считать пожара в Чикаго. И похоже, что завтра утром у нас на фондовой бирже начнется изрядная суматоха.

– Что вы говорите! А я еще ничего не слышал. Значит, вышли вечерние газеты?.. Так, так… Что же, большой там пожар?

– Говорят, весь город в огне, – вставил Оуэн, с интересом наблюдавший за выражением лица знаменитого политического деятеля.

– Да… Вот это новость! Надо послать за газетой. Джон! – кликнул он слугу и, когда тот появился, сказал: – Раздобудьте мне где-нибудь газету. Почему вы считаете, что это может отразиться на здешних делах? – обратился он к Батлеру после ухода слуги.

– Видите ли, существует одно обстоятельство, о котором я ничего не знал до самой последней минуты. Наш милейший Стинер, возможно, недосчитается изрядной суммы в своей кассе, если только дело не обернется лучше, чем кое-кто предполагает, – спокойно пояснил Батлер. – А такая история, как вы сами понимаете, едва ли произведет выгодное впечатление перед выборами, – добавил он, и его умные серые глаза впились в Молленхауэра, который ответил ему таким же пристальным взглядом.

– Откуда вы это узнали? – ледяным тоном осведомился Молленхауэр. – Неужели он намеренно произвел растрату? И сколько он взял, вам тоже известно?

– Довольно приличный куш, – по-прежнему спокойно отвечал Батлер. – Насколько я понял, около пятисот тысяч долларов. Пока это еще не растрата. Но как дело обернется в дальнейшем, неизвестно.

– Пятьсот тысяч! – в изумлении воскликнул Молленхауэр, стараясь, однако, сохранить обычное самообладание. – Не может быть! Когда же он начал брать деньги? И куда их девал?

– Он ссудил около пятисот тысяч молодому Каупервуду с Третьей улицы, тому самому, что проводил реализацию городского займа. На эти деньги они – в своих личных интересах – пускались в разные аферы, главным образом скупали акции конных железных дорог.

При упоминании о конных дорогах бесстрастное лицо Молленхауэра чуть-чуть дрогнуло.

– По мнению Каупервуда, этот пожар завтра вызовет биржевую панику, и он опасается, что ему не выйти из положения без солидной поддержки. Если же он обанкротится, то в городском казначействе окажется дефицит в пятьсот тысяч долларов, который уже нельзя будет восполнить. Стинера нет в городе, а Каупервуд явился ко мне с просьбой найти способ поддержать его. Надо сказать, что он в свое время выполнял для меня кое-какие поручения и потому понадеялся, что теперь я приду к нему на помощь, то есть склоню вас и сенатора воздействовать на крупные банки, чтобы таким образом поддержать завтра курс ценностей на бирже. Иначе Каупервуду грозит крах, а скандал, который, по его мнению, неизбежно разразится, может повредить нам на выборах. Мне кажется, что он тут не ведет никакой игры, а просто хлопочет о том, чтобы, по возможности, спасти себя и не подвести меня или, вернее, нас.