Олдос Хаксли - Кром желтый. Шутовской хоровод (сборник)

– Вы не сможете, – возразила Анна.

– Конечно, смогу. – Он почувствовал себя еще сильнее, способным помочь, как никогда прежде. – Обнимите меня за шею, – велел он.

Она повиновалась, и он, наклонившись, подхватил ее под колени и оторвал от земли. Боже милостивый, какая тяжесть! Спотыкаясь, он сделал несколько шагов вверх по клону, чуть не потерял равновесие и был вынужден отнюдь не плавно опустить, разве что не бросить, свою ношу.

Анна затряслась от смеха.

– Я же говорила, что вы не сможете, бедный мой Дэнис.

– Смогу, – сказал он без особой уверенности. – Попробуем еще раз.

– Это исключительно любезно с вашей стороны, спасибо, но лучше я попробую идти сама.

Она положила руку ему на плечо и, поддерживаемая им, медленно захромала вверх.

– Бедный мой Дэнис! – повторила она и снова рассмеялась.

Он, униженный, молчал. Трудно было поверить, что еще две минуты назад он целовал ее, сжимая в объятиях. Невероятно. Она была беспомощна, как дитя. И вот Анна снова вернула себе превосходство и опять стала далекой, желанной и недосягаемой. Надо же было свалять такого дурака – предложить этот дешевый трюк с поднятием на руки. К дому он подходил в состоянии глубочайшей подавленности.

Дэнис помог Анне подняться по лестнице, сдал ее на руки служанке и спустился в гостиную. К его удивлению, там ничего не изменилось. Он почему-то ожидал, что все будет по-другому, – ему казалось, что минула бездна времени с тех пор, как он покинул эту комнату. Как все тихо и гадко, размышлял он, оглядывая присутствующих. Единственным звуком, нарушавшим тишину, оказалось бульканье трубки мистера Скоугана. Генри Уимбуш был по-прежнему полностью поглощен своими бухгалтерскими книгами; он только что сделал открытие: оказывается, сэр Фердинандо имел обыкновение все лето есть устриц, независимо от наличия или отсутствия буквы «р» в названии месяца. Гомбо читал, нацепив на нос очки в роговой оправе. Дженни с загадочным видом карябала что-то в своем красном блокноте. Присцилла, сидя в любимом кресле у камина, изучала какие-то рисунки из сложенной перед ней стопки. Один за другим она отводила их на расстояние вытянутой руки, откидывала увенчанную оранжевой горой голову и, прищурив глаза, долго и внимательно разглядывала. На ней было платье очень светлого оттенка морской волны; на обсыпанной розовато-лиловой пудрой пышной груди, открывающейся в глубоким декольте, мерцали бриллианты. Изо рта у нее торчал под углом невероятно длинный мундштук. Высоко взбитая прическа тоже была инкрустирована бриллиантами; они вспыхивали каждый раз, когда Присцилла поворачивала голову. В стопке лежал цикл работ Айвора – зарисовки потусторонней жизни, сделанные им во время путешествия в состоянии транса по иному миру. На обороте каждого рисунка имелись пояснения: «Портрет ангела, 15 марта 1920 г.»; «Астральные существа во время игры, 3 декабря 1919 г.», «Группа душ на пути в высшую сферу, 21 мая 1921 г.». Прежде чем рассматривать сам рисунок, Присцилла читала его название на обороте. Как ни старалась – а старалась она усердно, – Присцилла никогда не испытывала видений, и ей не удавалось установить связь с миром духов. Приходилось довольствоваться чужим опытом.

– А куда вы подевали остальных? – спросила она, взглянув на вошедшего в комнату Дэниса.

Он объяснил: Анна легла в постель, Айвор и Мэри еще в саду. Потом, выбрав книгу и удобное кресло, попытался, насколько позволяло расстройство чувств, сосредоточиться на чтении. Лампы излучали безмятежный свет; все пребывало в полном покое, если не считать легкого движения, которое производила Присцилла, перебирая рисунки. Как тихо и как гадко, снова мысленно повторил Дэнис, тихо и гадко…

Прошло не меньше часа, прежде чем появились Айвор и Мэри.

– Мы ждали восхода луны, – сказал Айвор.

– Она сейчас находится между второй четвертью и полнолунием, – добавила Мэри с исключительной научной точностью.

– Там, в нижнем саду, так красиво! Деревья, аромат цветов, звезды… – Айвор восторженно взмахнул руками. – А уж когда взошла луна, сдержаться было невозможно, я заплакал.

Он сел за рояль и поднял крышку.

– В небе огромное количество метеоритов, – сообщила Мэри всем, кто желал ее слушать. – Должно быть, Земля вступает в период летних метеоритных дождей. В июле и августе…

Но Айвор уже ударил по клавишам. Он старался музыкой передать свои ощущения от сада, звезд, запаха цветов, восхода луны. Он встроил в свою импровизацию даже песнь соловья, которого там не было. Мэри замолчала и слушала его, приоткрыв рот. Остальные как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами, судя по всему, музыка не произвела на них серьезного впечатления. Оказалось, что как раз в этот июльский день ровно триста пятьдесят лет тому назад сэр Фердинандо съел семь дюжин устриц. Это открытие доставило Генри Уимбушу особое удовольствие. Ему был свойствен глубокий пиетет перед историей рода, и подобные памятные даты восхищали его. Триста пятидесятая годовщина съедения семи дюжин устриц… Жаль, что он сделал свое открытие уже после обеда, а то приказал бы подать шампанского.

Направляясь к себе, Мэри решила заглянуть к Анне. Свет в ее спальне не горел, но она еще не спала.

– Почему вы не пошли с нами в нижний сад? – спросила Мэри.

– Я упала и подвернула щиколотку. Дэнис помог мне вернуться в дом.

Мэри была полна сочувствия. В глубине души она испытала облегчение от того, что отсутствие Анны объяснялось так просто. Там, в саду, ее тревожило смутное подозрение – она даже не могла бы толком объяснить, какое именно, однако испытывала некоторую louche [45] Здесь: неловкость, двусмысленность (фр.). от того, как оказалась наедине с Айвором. Не то чтобы она что-то имела против, отнюдь. Но ей претила мысль, что, возможно, она оказалась жертвой интриги.

– Надеюсь, завтра вам будет лучше, – сказала она и выразила сожаление по поводу того, что Анна многое пропустила: сад, звезды, запахи цветов, метеоритный дождь, через летний сезон которых проходит сейчас Земля, восход Луны в ее почти полной фазе. А потом у них с Айвором завязалась чрезвычайно интересная беседа. О чем? Да почти обо всем. О природе, искусстве, науке, поэзии, звездах, спиритуализме, отношениях между полами, музыке, религии. У Айвора, с ее точки зрения, был интересный склад ума.

Молодые женщины расстались, испытывая нежные чувства друг к другу.

Ближайшая римско-католическая церковь находилась в двадцати милях от Крома. Айвор, исключительно обязательный в исполнении религиозных обрядов, рано спустился к завтраку, и без четверти десять его машина уже стояла наготове перед входом. Это был стильный, явно дорогой автомобиль, лимонно-желтый, блестящий, с изумрудно-зеленой кожаной обивкой, двухместный – впрочем, если потесниться, можно усесться и втроем; от ветра, пыли и осадков салон защищала прозрачная выпуклая крыша, которая поднималась от середины корпуса и делала машину похожей на элегантный экипаж восемнадцатого века.