Ясунари Кавабата - Цикада и сверчок (сборник)

Синго тотчас же пожалел о сказанном. Напрасно я это говорю, подумал он.

– Не знаю. Что я сделаю, если это действительно случится, не знаю. – Кикуко засунула большой палец правой руки за оби. Потом посмотрела на Синго. – Но мне кажется, отец, я бы оставила письмо вам.

Глаза Кикуко затуманились, как у ребенка, в них стояли слезы.

Ясуко, та никогда не думает о смерти, а Кикуко, наверно, задумывается, почувствовал Синго.

Кикуко наклонила голову и, уже готовая разрыдаться, вскочила и убежала.

Ясуко посмотрела ей вслед.

– Странно. Чего это она вдруг? Истеричной стала. Это же обыкновенная истерика.

Синго расстегнул рубаху и положил руку на грудь.

– Сердцебиение? – сказала Ясуко.

– Нет, грудь зудит. Затвердела и зудит.

– Как у пятнадцатилетней девочки.

Синго массировал левый сосок.

Муж и жена решают вместе покончить жизнь самоубийством, а прощальное письмо пишет один муж – жена почему-то не пишет. То ли жена просто сваливает все на плечи мужа, то ли считает себя одним целым с ним?

Слушая, как Ясуко читает газету, Синго задавал себе этот вопрос, пытался ответить на него.

Может, от долгой совместной жизни они превращаются в одно целое или старуха жена полностью теряет индивидуальность и ей просто нечего добавить к тому, что написал муж? Может, хотя у жены и нет особых причин умирать, она, послушно следуя за мужем, совершает вместе с ним самоубийство и, присоединяясь к его прощальному письму, освобождает себя таким образом и от сожалений, и от раскаяний, и от сомнений? Поразительно.

Вот и его старуха жена тоже говорит: если мы вместе покончим с собой, то мне незачем оставлять письмо, ты один напишешь – этого вполне достаточно.

Женщина – безропотная попутчица мужчины в смерти, правда, изредка мужчина и женщина меняются местами, но в большинстве случаев жена беспрекословно подчиняется мужу, и одна из таких женщин, теперь уже состарившаяся, сидит рядом с ним, – эта мысль поразила Синго.

Семейная жизнь Кикуко и Сюити не только коротка, но и стоит на грани краха.

И спрашивать у Кикуко, не оставит ли она предсмертного письма, если вместе с Сюити покончит с собой, было бестактно и жестоко, вопрос Синго причинил Кикуко боль.

Теперь и Синго понял, у какой страшной пропасти стоит Кикуко.

– Ты чересчур балуешь Кикуко – вот она и расплакалась от твоего вопроса, – сказала Ясуко. – Ты любишь одну только Кикуко, а когда нужно решить что-то важное, тебя не допросишься. Фусако твоя дочь – разве с ней случилось не то же самое?

Синго смотрел в сад на вишню, сплошь усыпанную цветами. У самого ствола этого огромного дерева густо разрослась аралия.

Синго терпеть не мог аралии и собирался спилить ее до того, как зацветет вишня, но вот еще только март, еще лежит глубокий снег, а на вишне он уже увидел цветы.

Года три назад он однажды спиливал аралию, но от этого она только гуще разрослась. Он тогда подумал, что надо бы выкорчевать ее, но потом решил – ладно, не буду возиться.

Слова Ясуко почему-то вызвали у Синго еще большее отвращение к мясистым ярко-зеленым листьям аралии. Если бы не эти заросли, был бы виден толстый, могучий ствол вишни и ее нижние ветви, не встречая помехи, свободно раскинулись бы во все стороны густым навесом. Правда, они раскинулись и несмотря на аралию.

Цветов было столько, что, думалось, больше просто не бывает.

Облитые вечерним солнцем, цветы плавали в небе. Они не были ни особенно яркими, ни особенно большими – казалось, они сотканы из воздуха. Сейчас, в разгар цветения, не верилось, что все они скоро осыплются.

Но все же по одному, по два лепестки падали, и внизу кое-где они уже лежали островками.

– Когда читаешь статью о самоубийстве или о смерти человека молодого, думаешь только: ну что ж, еще один, а если речь идет о старике, всегда бывает очень тяжело, – сказала Ясуко. – Самое лучшее уйти из жизни, пока все еще любят и уважают тебя. – Казалось, Ясуко во второй, в третий раз перечитывает статью о тех пожилых супругах. – Недавно один шестидесятилетний старик привез из Тотиги в Токио семнадцатилетнего сына, страдавшего детским параличом, чтобы поместить его в клинику, причем в одну из лучших, но перед этим решил показать ему город, и вот старик целый день носил сына за спиной, и мысль о разлуке с сыном стала ему так невыносима, что он задушил его носовым платком. По-моему, об этом тоже писали в газетах.

– Что ты говоришь? Не читал, – ответил Синго и вдруг с грустью вспомнил статью о беременных девочках из префектуры Аомори и свой сон.

Как все-таки он отличается от старухи жены.

– Кикуко-са-ан, – позвала Фусако. – Машина все время рвет нитку. Может, сломалась? Посмотри, пожалуйста. Зингеровская, значит, должна быть хорошая – или это я такая неловкая? Может быть, нервничаю – поэтому? Пожалуй, все-таки испортилась. Она ведь у нас еще с тех пор, как я была студенткой, – старая.

Кикуко вошла в комнату.

– Знаете что, давайте я вам прострочу.

– Ну что ж. Сатоко прямо прилипла, ни на минуту не отстает – раздражает ужасно. Все время боюсь прошить ей палец. Хоть я и понимаю, что ей не дотянуться до иголки, но оттого, что она все время лезет сюда руками, а я должна внимательно следить, чтобы строчка была ровной, у меня прямо в глазах рябит от этой пестрой материи и от ее мелькающих рук.

– Может, вы устали?

– Да нет, просто все время нервничаю. Если уж говорить, кто устал, так это ты, Кикуко-сан. Здесь у нас не устают только дед и бабка. Как стал дедом, за шестьдесят перевалило – совсем поглупел, грудь у него, видите ли, зудит.

Когда Кикуко ездила в университетскую клинику навестить подругу, на обратном пути она купила материи для девочек.

Вот почему, занимаясь шитьем, Фусако была расположена к Кикуко.

Но когда Кикуко села вместо Фусако за машину, Сатоко посмотрела на нее сердито.

– Тетя купила тебе в подарок материю, почему же ты не хочешь, чтобы она и сшила? – Фусако сказала извиняющимся тоном: – Прости ее, пожалуйста. Девочка вся в Аихара.

Кикуко обняла Сатоко за плечи.

– Сходи-ка с дедушкой и мамой к Большому Будде. Увидишь там много-много детей, они будут танцевать.

Фусако позвала Синго, и они втроем вышли из дому. Когда они шли по улице Хасэ, Синго бросилась в глаза карликовая камелия у входа в табачную лавку. Он купил сигареты и похвалил деревце. На нем цвело пять-шесть махровых цветов.

– Белые махровые цветы в крапинку – не так уж красиво, но, к сожалению, лишь горную камелию удается вырастить карликовой, – сказал хозяин табачной лавки и пригласил Синго в сад за домом. Там оказалась грядка с овощами, вдоль которой, прямо на земле, в ряд, стояли горшки с карликовыми деревьями. Это тоже были горные камелии, старые, с мощными стволами.