Редьярд Киплинг - Сказки старой Англии (сборник)

– Сам он скотина! – воскликнула Уна, сердито стукнув голой пяткой по забору.

– А тут, – продолжал Пак, – девушка и говорит: «Это не мой младенец, его мать шла вместе с нами, да померла вчера на Грозовом холме».

«Ну, так пусть о нем позаботится церковь, – обрадовался фермер. – Отдадим его святым отцам, пусть вырастят из него славного монаха, а мы, с Божьей помощью, отправимся домой».

Дело шло к вечеру. И вот он берет малыша на руки, относит к церкви Святого Панкратия и кладет у входа – прямо на холодные ступени. Тут я тихонько подошел сзади и, когда он нагнулся, дохнул этому малому в затылок. Говорят, что с того дня он все мерз и не мог согреться даже у жаркого очага. Еще бы!.. Короче говоря, подхватил я ребеночка и помчался восвояси быстрей, чем летучая мышь к себе на колокольню.

Ранним утром в четверг, в день Тора – вот таким же утром, как нынче – пришел я по первой росе прямехонько сюда и опустил младенца на траву перед Холмом. Народ, конечно, высыпал мне навстречу.

«Так ты все-таки раздобыл его?» – спрашивает меня сэр Гийон, уставившись на малыша совсем как простой смертный.

«Да, – говорю, – и теперь самое время раздобыть ему поесть».

Младенец и впрямь вопил во все горло, требуя завтрака. Когда женщины унесли его кормить, сэр Гийон повернулся ко мне и снова спросил:

«Откуда он родом?»

«Понятия не имею. Может быть, месяц небесный и утренняя звезда ведают о том. Насколько я мог разобрать при лунном свете, на нем нет ни метки, ни родимого знака. Но ручаюсь, что родился он вдали от Холодного Железа, потому что родился он на Грозовом холме. И забрал я его, не причинив никому никакого зла, ибо он сын рабыни и мать его умерла.

«Тем лучше, Робин, тем лучше! – воскликнул сэр Гийон. – Тем дольше ему не захочется уходить от нас. О, мы обеспечим ему блестящее будущее – и через него станем влиять на Спящих Под Крышей, как нам всегда хотелось».

Но тут подошла супруга сэра Гийона и увела его внутрь холма: поглядеть, что за удивительный ребенок им достался.

– А кто была его супруга? – спросил Дан.

– Леди Эсклермонд. Она тоже была когда-то женщиной из плоти и крови, пока не последовала за сэром Гийоном «за овраг» – как у нас говорят. Ну, меня-то младенцами не удивишь, так что я остался снаружи. И вот, слышу, в Кузне, вон там, – Пак показал на домик Хобдена, – загремел молот. Для работников было еще слишком рано, но я вдруг подумал: сегодня четверг, день Тора. Тут потянуло ветром с северо-востока, древние дубы зашумели, заволновались, как когда-то, и я подкрался поближе – посмотреть, что там такое.

– И что же ты увидел?

– Кузнеца, который ковал Холодное Железо. Он стоял ко мне спиной. Когда он закончил, то взвесил готовую вещь на ладони, размахнулся и зашвырнул ее далеко через долину. Я видел, как она блеснула на солнце, но не успел заметить, куда она упала. Неважно! Я-то знал: рано или поздно ее найдут.

– Откуда ты знал? – удивился Дан.

– Я узнал кузнеца, – сказал Пак, понизив голос.

– Это был Виланд? [2]– спросила Уна.

– В том-то и дело, что нет. С Виландом мы бы нашли, о чем потолковать. Но это был не он, нет… – Палец Пака прочертил в воздухе странный знак, вроде полумесяца. – Затаившись в траве, я следил, как былинки колышутся у меня перед носом, пока ветер не стих и кузнец не исчез, забрав свой молот.

– Так это был Тор? – прошептала Уна.

– Кто же еще? Это был день Тора. – Пак снова начертил в воздухе тот самый знак. – Я не стал ничего рассказывать сэру Гийону и его госпоже. Уж если накликал беду, не стоит делиться с соседом. К тому же, я ведь мог и ошибиться. Может быть, он взялся за молот от скуки, хоть это на него и не похоже. Может, просто выбросил ненужную железяку. Как знать! В общем, я помалкивал, радуясь вместе со всеми на нашего малыша. Это был чудесный ребенок, и Народ С Холмов так его полюбил! – они бы мне все равно не поверили.

Ко мне малыш привязался сразу. Как только он научился ходить, мы с ним обошли весь этот Холм. Хорошо ему ковылялось по густой траве и мягко падалось. Он всегда знал, когда наверху занимается день, и сразу же начинал возиться и стучаться под Холмом, точно матерый кролик в норе, повторяя: «Откой! откой!» – пока кто-нибудь, кто знал заклинание, не выпускал его наружу. И тут уж он пускался искать меня по всем закоулкам, только и слышно бывало: «Робин! Где ты?»

– Вот лапочка! – засмеялась Уна. – Как бы я хотела на него посмотреть!

– Мальчишка был хоть куда! А когда пришло ему время учиться волшебству – заклинаниям и так далее – помню, как он сиживал вечерами на склоне холма, повторяя слово за словом нужный стишок и порой пробуя его силу на каком-нибудь прохожем. И когда птицы опускались рядом или дерево склоняло перед ним свои ветки, он, бывало, кричал: «Робин! Гляди – вышло!» – и снова шиворот-навыворот лопотал слова заклинания, а у меня не хватало духу объяснить ему, что это не чары подействовали, а лишь любовь к нему и птиц, и деревьев, и всех обитателей Холма. Когда он стал поуверенней говорить и научился произносить заклинания без запинки, как мы, его все больше стало тянуть в мир. Особенно его интересовали люди, ведь он и сам был из плоти и крови.

Видя, что он может запросто шнырять между людьми, живущими под крышей, вблизи Холодного Железа, я стал брать его с собой в ночные вылазки, чтобы он мог получше изучить людей, но при этом следил, чтобы он ненароком не коснулся чего-нибудь железного. Это было не так трудно, как кажется, ведь в домах помимо Холодного Железа есть множество других вещей, привлекательных для мальчишки. Бедовый был парень! Не забуду, как я его взял с собой в «Липки» – в первый раз ему случилось побывать под крышей дома. Теплый дождь накрапывал снаружи. От запаха деревенских свеч и висящих под стропилами копченых окороков – да еще в тот вечер набивали перину – у него помутилось в голове. Не успел я его остановить – мы прятались в пекарне – как он полыхнул таким шутейным огнем, со сполохами и гуденьем, что люди, визжа, выскочили в сад, а одна девочка впотьмах опрокинула улей, и пчелы – он-то никак не думал, что они на такое способны – искусали беднягу так, что он вернулся домой с лицом, распухшим, как картошка.

Сэр Гийон и леди Эсклермонд пришли в ужас. Уж как они ругали бедного Робина – мол, мне нельзя больше доверять ребенка и все такое прочее. Только Мальчик на эти слова обращал не больше внимания, чем на пчелиные укусы. Наши вылазки продолжались. Каждую ночь, как только темнело, я высвистывал его в зарослях папоротника, и мы уносились куролесить между Спящими Под Крышей до самой зари. Он задавал мне уйму вопросов, а я отвечал, как умел. Пока мы снова не попали в переделку! – Пак поерзал немного на воротах, отчего перекладина закачалась и заскрипела.