Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери (сборник)

Она открыла губы, собираясь отвечать. Он упал на колени перед ней, с благоговением ожидая слов, быть может, более мягких и сострадательных, которые сорвутся с ее губ. Но она произнесла:

– Вы убийца!

Архидьякон в бешенстве сжал ее в своих объятиях и захохотал как безумный.

– Ну да, я убийца! – воскликнул он. – А все-таки ты будешь моей. Ты не захотела, чтобы я был твоим рабом, так я буду твоим господином. Но ты будешь моей. У меня есть убежище, куда я поведу тебя. И ты пойдешь за мной, – да, ты волей-неволей пойдешь за мной, иначе я тебя выдам! Выбирай, красавица, между смертью и мной. Да, ты будешь принадлежать священнику, отступнику, убийце! И сегодня же ночью, слышишь? Ну, смотри веселей! Поцелуй меня, дурочка! Выбирай – могила или мое ложе!

Глаза его сверкали от бешенства и нечистых желаний. Его сладострастные губы впивались в шею девушки, она билась в его руках. Он продолжал покрывать ее бешеными поцелуями.

– Не кусай меня, чудовище! – кричала она. – Гнусный, отвратительный монах! Оставь меня! Я вырву твои гадкие седые волосы и брошу их тебе в лицо!

Он то краснел, то бледнел, наконец выпустил ее из своих объятий и мрачно взглянул на нее.

Она подумала, что победила, и продолжала:

– Я тебе сказала, что принадлежу Фебу, люблю Феба, что Феб красив. А ты священник, ты стар, ты безобразен. Уходи прочь от меня!

Он дико вскрикнул, как преступник, которого прижгли раскаленным железом.

– Так умри же! – проговорил он, заскрежетав зубами.

Увидев его яростный взгляд, Эсмеральда кинулась бежать, но он догнал ее, встряхнул, бросил на землю и быстро зашагал к башне Роланды, волоча ее за руки за собой по камням. Подойдя к башне, он еще раз спросил:

– Последний раз – согласна ты быть моей или нет?

– Нет! – твердо отвечала она.

Тогда он крикнул громким голосом:

– Гудула! Гудула! Вот цыганка! Отомсти за себя!

Девушка почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за локоть. Она обернулась и увидала костлявую руку, высунувшуюся из небольшого окошечка в стене; рука эта сжала ее, как в железных тисках.

– Держи хорошенько, – сказал священник, – это беглая цыганка, смотри, не выпусти ее, пока я не приведу солдат. Ты увидишь, как ее повесят.

Гортанный смех раздался из-за стены в ответ на эти кровавые слова: «Ха-ха-ха!..» Цыганка увидела, как священник бегом направился к мосту Богоматери, откуда доносился топот скачущих лошадей.

Девушка узнала злую затворницу. Задыхаясь от ужаса, она попробовала освободиться: извивалась, отчаянно билась и рвалась, но затворница держала ее с нечеловеческой силой. Худые, костлявые пальцы судорожно впились в ее руку. Казалось, они приросли к ней совсем. Это было хуже цепи, хуже аркана, хуже железного кольца – это были одушевленные, сознательные клещи, высунувшиеся из стены.

Обессилев, она прислонилась к стене, и ее охватил страх смерти. Она подумала о прелести жизни, о молодости, о небе, о красоте природы, о любви, о Фебе, обо всем, что миновало и что ждет ее впереди, о священнике, который пошел донести на нее, о палаче, который сейчас придет, о виселице, бывшей у нее перед глазами. Она почувствовала, как у нее от ужаса зашевелились волосы, и услыхала зловещий смех старухи, шептавшей ей: «Ха-ха-ха! Сейчас тебя повесят!»

В смертельной тоске она обернулась к окошку и сквозь решетку его увидела безумное лицо отшельницы.

– Что я вам сделала? – спросила Эсмеральда, почти теряя сознание.

Затворница ничего не ответила и начала бормотать каким-то певучим, злобным и насмешливым голосом: «Цыганка, цыганка, цыганка!» Несчастная Эсмеральда горестно поникла головой, поняв, что имеет дело с безумным существом. Вдруг заключенная воскликнула, как будто вопрос цыганки только теперь дошел до ее сознания:

– Что ты мне сделала, спрашиваешь ты? Ты хочешь знать, что ты мне сделала, цыганка? Так слушай же!.. У меня был ребенок! Ребенок, понимаешь ты! Хорошенькая маленькая девочка… Агнеса моя, – продолжала она как бы в забытьи, целуя что-то в темноте. – Так слушай же, цыганка! У меня отняли моего ребенка, у меня украли моего ребенка, у меня украли моего ребенка! Вот что ты мне сделала!

Девушка отвечала, как ягненок в басне:

– Быть может, меня тогда еще не было на свете!

– Нет, нет, – возразила заключенная, – этого не может быть. Дочь моя была бы твоих лет теперь. И вот пятнадцать лет, как я сижу здесь, пятнадцать лет, как я страдаю, пятнадцать лет молюсь, пятнадцать лет бьюсь головой о стены. Говорю тебе, ее украли у меня цыганки, слышишь ты? Украли и сожрали своими зубами. Есть у тебя сердце? Так представь себе, что это такое – маленький ребенок, который играет, сосет грудь, спит. Что может быть невиннее? И это-то, это они у меня отняли, убили! Про то знает Господь Бог!.. Сегодня мой черед, я сожру цыганку. О, я бы тебя искусала, если бы мне не мешала решетка! Через нее не пролезает голова. Бедная малютка! Ее украли сонную! А если она и проснулась, то она кричала, напрасно меня не было около нее!.. Ага, цыганки! Вы убили моего ребенка, теперь посмотрите, как умрет ваш.

И она принялась хохотать и скрежетать зубами. На этом исступленном лице трудно было отличить одно от другого. Тем временем начало рассветать. Сероватый полусвет озарял эту сцену, и виселица все отчетливее вырисовывалась на площади. С противоположного берега от моста Богоматери все яснее доносился до слуха несчастной осужденной конский топот.

– Сударыня! – воскликнула она, ломая руки и падая на колени, растрепанная, отчаявшаяся, обезумевшая от ужаса. – Сударыня, сжальтесь! Они приближаются. Я вам ничего не сделала. Неужели вы хотите, чтобы я умерла такой ужасной смертью у вас на глазах? Я знаю, в вашем сердце найдется хоть капля жалости. Это слишком ужасно! Дайте мне спастись. Пустите меня! Ради бога! Я не хочу умирать!

– Отдай моего ребенка! – отвечала узница.

– Сжальтесь, сжальтесь!

– Отдай моего ребенка!

– Пустите меня, ради бога!

– Отдай моего ребенка!

Девушка снова упала, измученная, обессиленная, глаза ее уже остекленели, как у мертвой.

– Увы! – прошептала она. – Вы ищете свою дочь, а я ищу своих родителей.

– Отдай мне мою маленькую Агнесу, – продолжала Гудула. – Ты не знаешь, где она? Так умри же! Я тебе все расскажу. Я была распутной, у меня был ребенок, и его у меня отняли. Его украли цыганки. Теперь ты понимаешь, почему ты должна умереть. Когда твоя мать, цыганка, придет за тобой, я ей скажу: «Взгляни на виселицу!» Если не хочешь умереть, отдай мне моего ребенка. Знаешь ты, где моя маленькая дочка? Посмотри, что я тебе покажу. Вот ее башмачок, все, что у меня осталось. Не видала ли ты где другого башмачка? Если видела, скажи, и, будь это хоть на другом конце света, я поползу туда на коленях.