Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери (сборник)

Тогда Клопен, указывая Гренгуару на старую, расшатанную скамейку, стоявшую под чучелом, сказал:

– Влезай!

– Черт возьми, да ведь я сломаю себе шею! – возразил Гренгуар. – Ваша скамейка хромает, как двустишие Марциала. Одна нога у нее гекзаметр, а другая пентаметр.

– Влезай! – повторил Клопен.

Делать нечего, Гренгуар влез на скамейку и, взмахнув несколько раз руками и головой, нашел наконец равновесие.

– Теперь, – продолжал тунский король, – подними правую ногу, обхвати ею левое колено и встань на кончики пальцев левой ноги.

– Так вы непременно хотите, чтобы я сломал себе что-нибудь, ваше величество? – воскликнул Гренгуар.

Клопен покачал головою.

– Ты слишком много болтаешь, приятель, – сказал он. – Вот в двух словах, что от тебя требуется: ты встанешь на цыпочки, как я сказал. Тогда ты сможешь достать карман у чучела. Ты обыщешь его и вынешь оттуда кошелек, который там лежит. Если ты сделаешь это так, что не зазвенит ни один колокольчик, – отлично, ты будешь членом нашей шайки, и все ограничится только тем, что мы в продолжение восьми дней будем нещадно колотить тебя.

– Господи помилуй! – воскликнул Гренгуар. – А если колокольчики зазвенят?

– Тогда тебя повесят. Понимаешь?

– Нет, совсем не понимаю, – отвечал Гренгуар.

– Так слушай еще раз. Ты обыщешь это пугало и вытащишь у него из кармана кошелек. Если в это время зазвенит хоть один колокольчик, тебя повесят, понимаешь?

– Хорошо, понимаю, – сказал Гренгуар, – а дальше?

– Если тебе удастся вытащить кошелек так, что не зазвенит ни один колокольчик, ты будешь принят в шайку и мы станем тузить тебя в продолжение восьми дней подряд. Теперь ты, надеюсь, понял?

– Нет, ваше величество, я опять-таки ничего не понял. Что же я выиграю? В одном случае меня повесят, в другом будут колотить!

– Но ведь зато ты будешь бродягой! Разве ты не ставишь это ни во что? А бить тебя мы будем для твоей же пользы, чтобы приучить твое тело к ударам.

– Благодарю покорно, – отвечал поэт.

– Ну, живей! – воскликнул король, ударив ногой по бочке, которая загудела, как огромный барабан. – Обыскивай чучело, и покончим с этим. Предупреждаю тебя в последний раз, что ты сам займешь место чучела, если звякнет хоть один колокольчик.

Вся шайка разразилась рукоплесканиями при этих словах Клопена и с громким смехом окружила виселицу; этот безжалостный смех показал Гренгуару, что его отчаянное положение является для них забавой и что ему нечего ждать пощады. Итак, все было против него, – оставалась лишь одна слабая надежда, что, может быть, ему удастся выполнить трудную задачу. Он решил рискнуть, но сначала обратился мысленно с горячей мольбой к чучелу, которое собирался обокрасть; легче было смягчить его, чем окружавших виселицу людей. А когда Гренгуар взглядывал на все эти колокольчики с медными языками, ему казалось, что это – мириады змей, открывших свои пасти и собирающихся зашипеть и ужалить его.

«Господи, – думал он, – неужели моя жизнь зависит от того, зазвенит или не зазвенит хотя бы один из этих маленьких колокольчиков? О колокольчики, не звените, бубенчики, не гремите!» – прибавил он мысленно, с мольбою сжав руки. Потом он снова обратился к Клопену.

– А если колокольчики зазвенят от ветра? – спросил он.

– Ты будешь повешен, – не задумываясь отвечал Клопен.

Видя, что нет никакой возможности ни увернуться, ни добиться отсрочки, Гренгуар покорился своей судьбе. Он переступил правою ногою за левую, встал на цыпочки на левую ногу и протянул руку; но в ту минуту, как он дотронулся до чучела, тело его, стоявшее только на одной ноге, да к тому же на трехногой скамейке, пошатнулось. Он машинально хотел опереться на чучело и, потеряв равновесие, тяжело упал на землю, оглушенный зловещим звоном тысячи колокольчиков, а чучело, которое он толкнул, сначала описало круг, а потом величественно закачалось между двумя столбами.

– Проклятие! – воскликнул Гренгуар, летя со скамейки, и, упав на землю ничком, остался неподвижен, как мертвый.

А между тем он слышал страшный трезвон у себя над головой, злобный хохот бродяг и голос их короля, сказавшего:

– Поднимите этого молодца и повесьте его!

Гренгуар встал. Чучело уже сняли, чтобы освободить ему место, и заставили его влезть на скамейку. Клопен подошел к нему, надел ему на шею петлю и, хлопнув его по плечу, сказал:

– Прощай, любезный друг! Теперь тебе уже не вернуться, будь ты хоть сам Папа!

Мольба о пощаде замерла на губах Гренгуара. Он огляделся кругом. Никакой надежды – все хохочут.

– Бельвинь де Летуаль, – сказал тунский король, и огромный верзила вышел из рядов. – Влезь на перекладину!

Бельвинь де Летуаль ловко взобрался на поперечный брус, и Гренгуар с ужасом увидал, что он присел на корточки над самой его головой.

– Когда я хлопну в ладоши, – продолжал король, – ты, Андрэ Леруж, вышибешь скамейку из-под его ног ударом колена, ты, Франсуа Шант-Прюн, повиснешь на ногах этого бездельника, а ты, Бельвинь, вскочишь ему на плечи. И все трое сразу – понимаете?

Гренгуар задрожал.

– Ну, готовы вы? – спросил Клопен Бельвиня, Франсуа и Леружа, которые собирались броситься на Гренгуара, как три паука на муху. Затем для несчастного поэта наступила минута томительного ожидания, в то время как Клопен спокойно подталкивал ногою в огонь несколько еще не загоревшихся веток. – Готовы вы? – повторил он и поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши.

Еще секунда – и все было бы кончено.

Но вдруг Клопен остановился, как бы внезапно пораженный какой-то мыслью.

– Погодите, – сказал он, – я забыл. По нашим обычаям, нельзя повесить человека, не спросив сначала, не хочет ли какая-нибудь женщина взять его в мужья… Ну, товарищ, это твоя последняя надежда. Ты возьмешь себе в жены или одну из наших женщин, или веревку.

Этот цыганский обычай может показаться читателю очень странным, но он существовал на самом деле и внесен в старинное английское законодательство. О нем можно справиться в «Заметках» [Берингтона].

Гренгуар перевел дух. В течение получаса он во второй раз возвращался к жизни и не мог быть вполне уверен, что ему удастся спастись.

– Эй, вы, бабье! – крикнул Клопен, снова взобравшись на свою бочку. – Кто из вас, начиная с колдуньи и кончая ее кошкой, хочет взять себе в мужья этого молодца? Эй, Колетта ла Шаронн! Елизавета Трувен! Симона Жадуин! Мария Пьедебу! Тонн ла Лонг, Берар да Фануель! Мишель Женайль! Клодина Ронж-Орейль! Матурина Жирору! Изабелла Тьери! Идите сюда, смотрите! Мужчина даром! Кто хочет?

Но Гренгуар имел такой жалкий вид, что представлял мало привлекательного. Женщины отнеслись равнодушно к предложению короля, и бедный поэт слышал, как они говорили: «Нет! Нет! Его лучше повесить. Тогда все получат удовольствие».