Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери (сборник)

Кольца, на которых двигался занавес, с визгом заскользили по проволоке. Цыганки перестали бить в тамбурины. Урсус снял со стены свои рыли, сыграл прелюдию и произнес вполголоса:

– Каково, Гуинплен? До чего все это таинственно!

Затем вступил в борьбу с волком.

Одновременно с рылями Урсус снял с гвоздя косматый парик и бросил его на пол, неподалеку от себя.

Представление «Побежденного хаоса» шло почти так же, как и всегда, не было только голубого освещения и «магических эффектов». Волк играл вполне добросовестно. В надлежащую минуту появилась Дея и своим чудным трепетным голосом окликнула Гуинплена. Она протянула руку вперед, ища его голову…

Урсус кинулся к парику, взбил его, напялил на себя и, удерживая дыхание, тихими шагами приблизившись к Дее, подставил ей свою голову.

Затем он призвал на помощь все свое искусство и, подражая голосу Гуинплена, спел с выражением неизъяснимой любви арию чудовища в ответ на зов светлого духа.

Он подражал так искусно, что и в этот раз обе цыганки принялись искать глазами Гуинплена, испуганные тем, что, не видя его, слышат его голос.

Восхищенный Говикем затопал ногами, захлопал в ладоши, производя невероятный шум и один хохоча, как целое сборище богов. Мальчик, повторяем, оказался на редкость талантливым зрителем.

Фиби и Винос, как два автомата, которых заводил Урсус, начали изо всех сил трубить и бить в тамбурины; под эти оглушительные звуки обычно заканчивался спектакль и расходилась публика.

Урсус поднялся на ноги, весь обливаясь потом.

Он шепнул Гомо:

– Понимаешь, надо было выиграть время. Кажется, нам это удалось. Я неплохо вышел из положения, хотя было из-за чего потерять голову. Гуинплен, быть может, еще вернется завтра. Зачем же было преждевременно убивать Дею? Тебе-то я могу объяснить, в чем дело.

Он снял парик и отер лоб.

– Я гениальный чревовещатель, – пробормотал он. – Как я все это великолепно проделал! Пожалуй, я перещеголял Брабанта, чревовещателя короля Франциска Первого. Дея убеждена, что Гуинплен здесь.

– Урсус, – сказала Дея, – а где Гуинплен?

Урсус вздрогнул и обернулся.

Дея продолжала стоять в глубине сцены, под фонарем, спускавшимся с потолка. Она была бледна как смерть.

Она продолжала с неповторимой улыбкой, в которой было отчаяние:

– Я знаю. Он нас покинул. Он исчез. Я знала, что у него есть крылья.

И, подняв к небу свои невидящие глаза, она прибавила:

– Когда же мой черед?

Урсус совершенно растерялся.

Ему не удалось ввести Дею в заблуждение.

Было ли тут виною его искусство чревовещателя? Конечно, нет. Ему удалось обмануть зрячих Фиби и Винос, но слепую Дею он не смог обмануть. Ведь Фиби и Винос смотрели только глазами, тогда как Дея видела сердцем.

Он не был в состоянии ответить ни слова. Он только подумал про себя: Bos in lingua [254]. У растерявшегося человека точно бык подвешен к языку.

Когда человек находится во власти сложных переживаний, он прежде всего испытывает приступ самоуничижения. Урсус пришел к печальному выводу:

– Напрасно я столько труда потратил на звукоподражание!

Как и всякий мечтатель, потерпевший неудачу, он принялся горько сетовать:

– Полный провал! Я воспроизводил все эти голоса впустую. Что же будет теперь с нами?

Он взглянул на Дею. Она стояла молча, не шевелясь и все больше и больше бледнея. Ее неподвижный, слепой взор был устремлен куда-то в пространство.

На помощь Урсусу пришел случай.

Урсус увидел во дворе дядюшку Никлса, который, держа в руке свечу, делал ему знаки.

Дядюшка Никлс не дождался конца фантастической комедии, единственным исполнителем которой был Урсус, так как кто-то постучал в двери харчевни. Дядюшка Никлс пошел отворить. В дверь стучали дважды, и хозяин дважды уходил. Урсус, поглощенный своим стоголосым монологом, ничего не заметил.

Увидав, что Никлс машет ему рукой, Урсус спустился во двор.

Он подошел к хозяину гостиницы.

Урсус приложил палец к губам.

Дядюшка Никлс тоже приложил палец к губам.

Они смотрели друг на друга.

Каждый из них словно говорил другому: «Поговорим, но не здесь».

Никлс тихо отворил дверь в нижний зал. Они вошли. Кроме них, в комнате не было никого. Входная дверь с улицы и окна были наглухо закрыты.

Хозяин захлопнул дверь во двор перед самым носом любопытного Говикема.

Потом поставил свечу на стол.

Начался разговор. Вполголоса, почти шепотом!

– Мистер Урсус…

– Мистер Никлс?

– Я, наконец, понял.

– Вот как!

– Вы хотели убедить эту бедную слепую, что все идет как обычно.

– Закон не запрещает чревовещания.

– У вас настоящий талант.

– Вовсе нет.

– Удивительно, до какой степени вы умеете воспроизводить все, что вам хочется.

– Уверяю вас, нет.

– А теперь мне нужно поговорить с вами.

– Это разговор о политике?

– Как сказать.

– О политике я и слушать не хочу.

– Вот в чем дело. В то время как вы играли, изображая один и актеров и публику, в дверь стучались.

– Стучались в дверь?

– Да.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже не нравится.

– Что же дальше?

– Я отворил.

– Кто же стучал?

– Человек, который вступил со мной в разговор.

– Что он вам сказал?

– Я выслушал его.

– Что вы ему ответили?

– Ничего. Я вернулся смотреть на вашу игру.

– Ну?

– Ну, и в дверь постучали вторично.

– Кто? Тот же самый?

– Нет, другой.

– Он тоже с вами говорил?

– Нет, этот не сказал ни слова.

– Я это предпочитаю.

– А я нет.

– Объяснитесь, мистер Никлс.

– Угадайте, кто говорил со мной в первый раз?

– Мне некогда разыгрывать роль Эдипа.

– Это был хозяин цирка.

– Соседнего?

– Да, соседнего.

– Того, где гремит такая бешеная музыка?

– Да. Ну так вот, мистер Урсус, он делает вам предложение.

– Предложение?

– Предложение.

– Почему?

– Да потому.

– У вас передо мной одно преимущество, мистер Никлс; вы только что разгадали мою загадку, а я никак не могу разгадать вашу.

– Хозяин цирка поручил мне передать вам, что он видел, как приходили полицейские, и что он, хозяин цирка, желая доказать вам свою дружбу, предлагает купить у вас за пятьдесят фунтов стерлингов наличными ваш фургон «Зеленый ящик», обеих лошадей, трубы вместе с дующими в них женщинами, вашу пьесу вместе со слепой, которая в ней играет, и вашего волка с вами в придачу.

Урсус высокомерно улыбнулся.

– Содержатель Тедкастерской гостиницы, передайте хозяину цирка, что Гуинплен вернется.

Трактирщик взял со стула что-то темное и повернулся к Урсусу, подняв обе руки и держа в одной плащ, в другой кожаный нагрудник, войлочную шляпу и рабочую куртку.

И сказал:

– Человек, который постучал вторым, был полицейский; он вошел и вышел, не произнеся ни слова, и передал мне вот это.