Джейн Остен - Разум и чувство

Дэшвуды провели в дороге два дня, поэтому Марианна не слишком утомилась. Ее спутницы очень заботились, чтобы облегчить недавней больной тяготы пути, и каждая была вознаграждена бодростью и душевным спокойствием Марианны. Последнее особенно радовало Элинор. Долгие недели ей приходилось наблюдать непрекращающиеся страдания сестры, которые та не могла ни излить в словах – не хватало мужества, ни скрыть от посторонних глаз – не хватало сил. И вот теперь Элинор получила возможность с радостью наблюдать за безмятежным спокойствием Марианны, рожденным, как ей хотелось верить, серьезными размышлениями, а потому служившим предвестником возвращения прежней беззаботности.

Когда они подъезжали к Бартону, где все окрестности, каждое дерево, каждый куст будили горькие воспоминания, Марианна погрузилась в мрачную задумчивость. Она отвернулась от своих спутниц и молча уставилась в окошко. Элинор это вовсе не удивило и, по ее мнению, было вполне естественно. Помогая Марианне выйти из экипажа возле дома, она заметила на ее лице следы слез и снова посчитала это нормальным, почувствовав не только сострадательную жалость, но и одобрение явных стараний сестры скрыть свое расстройство. И в том, как Марианна держалась дальше, она подметила признаки пробуждающейся власти рассудка. Войдя в гостиную, она обвела внимательным взглядом комнату, словно приказав себе равнодушно взирать на любой предмет, который напоминал бы ей о Уиллоби. Говорила она немного, но вполне спокойно, а если иногда у нее и вырывался невольный вздох, то он тотчас искупался улыбкой. После обеда она подошла к своему фортепьяно, но первое, на что упал ее взгляд, были ноты любимых дуэтов, подаренные ей Уиллоби, с ее именем, написанным на титульном листе его рукой. Очевидно, это было уже слишком. Она грустно покачала головой, убрала ноты, пробежала пальцами по клавишам, но пожаловалась на слабость и закрыла крышку инструмента. Тем не менее она твердо заявила, что впредь намерена упражняться много и упорно.

На следующее утро признаки выздоровления не только не исчезли, но и стали еще очевиднее. Освеженная после ночного отдыха, Марианна выглядела бодрой и с оптимизмом смотрела в будущее: она предвкушала скорую встречу с Маргарет, радовалась, что вернулась в семейный круг, говорила об их общих занятиях и беседах как о самом большом счастье, какого можно желать.

– Когда установится погода и ко мне вернутся силы, – мечтала она, – мы будем каждый день гулять. Сходим на ферму у подножия холма, проведаем детей, осмотрим новые посадки сэра Джона у Бартон-Кросса и в Эббиленде, будем часто посещать руины древнего аббатства, надо же, в конце концов, узнать, так ли оно было обширно, как рассказывают! Мы будем очень счастливы. Я знаю, что все лето пройдет в тихих и милых сердцу удовольствиях. Я буду вставать каждый день не позднее шести часов утра и все время до обеда посвящать музыке и чтению. Я разработала для себя план и намерена выполнять его со всей серьезностью. Все наши книги я уже знаю слишком хорошо, поэтому их можно перечитывать лишь для развлечения. Но в библиотеке Бартон-Парка найдется немало томов, заслуживающих самого пристального внимания. Что же касается новинок, их, я полагаю, можно брать у полковника Брэндона. Я буду читать каждый день по шесть часов и за год приобрету немало знаний, которых мне сейчас не хватает.

Элинор похвалила сестру за стремление к столь достойным целям, и если и позволила себе усмешку, то только мысленно. Живое воображение всегда подталкивало ее к крайностям, но если прежде это была томная праздность, то теперь она намеревалась предаться весьма разумным и добродетельным занятиям. Однако настроение Элинор сразу же испортилось, как только она вспомнила, что до сих пор не выполнила данное Уиллоби обещание. Она очень боялась, что, сдержав его, может снова смутить спокойствие Марианны, погубить, пусть даже на время, ее мечты о безмятежном и весьма полезном времяпрепровождении. Элинор стремилась как можно дольше отсрочить наступление рокового часа, и она легко убедила себя отложить разговор до тех пор, когда сестра не окрепнет. Но это разумное решение, как часто бывает, было принято только для того, чтобы сразу его нарушить.

Два дня Марианна провела в помещении, поскольку погода не позволяла выходить на воздух. Но вслед за этим наступило утро такое ясное и теплое, что миссис Дэшвуд без всякой тревоги позволила дочери пройтись, опираясь на руку Элинор, по дороге перед домом. Мать только напомнила девушкам, что Марианне нельзя утомляться.

Поскольку Марианна была еще очень слаба и впервые после болезни отправилась на прогулку, сестры шли медленно. Они прошли лишь до места, откуда открывался вид на тот самый роковой холм за домом. Остановившись, Марианна спокойно сказала:

– Вон там, – показала она рукой, – я споткнулась и упала… И впервые увидела Уиллоби. – Имя она произнесла едва слышно, но затем добавила вполне обычным голосом: – Я рада убедиться, что могу находиться здесь, почти не ощущая боли. Станем ли мы когда-нибудь говорить о былом, Элинор? Или этого делать не стоит? Знаешь, мне кажется, – нерешительно добавила она, – что я уже могу думать и говорить о прошлом, не испытывая сильных эмоций…

Элинор с нежностью посмотрела на сестру и попросила ее быть откровенной.

– Я больше не сожалею, – сказала Марианна, – о нем… И я хочу поговорить с тобой вовсе не о своих чувствах к нему прежде, а о том, что я ощущаю теперь. И если бы только я могла поверить, что он не все время притворялся и обманывал меня, если бы кто-нибудь меня убедил, что он в действительности не был злодеем, каким мне представлялся с тех пор, как мне стала известна судьба той несчастной девочки…

Марианна умолкла. Каждое произнесенное ею слово наполняло душу Элинор радостью. Она участливо спросила:

– Если бы ты могла в этом убедиться, думаешь, больше тебя ничто не мучило бы?

– Да, я уверена. Мое душевное спокойствие зависит от этого сразу по нескольким причинам. Мне страшно подозревать человека, который значил для меня так много, с которым я связывала надежды на будущее… А что я должна думать о самой себе? В ситуации, подобной моей, лишь бесстыдно выставляемое напоказ чувство могло поставить меня…

– А как бы, – перебила ее Элинор, – тебе хотелось объяснить его поведение?

– Больше всего мне хотелось бы думать, что им двигало всего лишь легкомыслие и непостоянство! Ах, как бы я хотела думать именно так!

Элинор ничего не ответила. Она все еще не могла решить, начать свой рассказ немедленно или отложить его до тех пор, пока к Марианне не вернется прежнее здоровье и жизнерадостность. Некоторое время сестры шли вперед в полном молчании.