Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

Мы дошли до его дома, и он представил меня миссис Каллингворт. Это была скромная маленькая сероглазая женщина с милым личиком и тихим голосом, мягкая и спокойная в общении. Достаточно было увидеть, какими глазами она на него смотрит, чтобы понять, насколько она подчинена его власти: что бы он ни делал, что бы ни говорил, большего авторитета для нее не существовало. Ей было не чуждо и упрямство, но мягкое, даже кроткое. Если она и пыталась настоять на своем, то только для того, чтобы доказать его правоту. Однако все это я выяснил позже, а тогда, во время своего первого визита к ним, больше всего меня поразила ее невинная красота.

Жили они довольно своеобразно – снимали крошечную четырехкомнатную квартирку над продуктовой лавкой. У них были кухня, спальня, гостиная и еще одна комната, которую Каллингворт иначе как рассадником заразы не называл и даже избегал заходить в нее, хотя я убежден, что виной всему был запах сыра, который просачивался в нее из магазина внизу. Как бы то ни было, он с присущей ему энергией не только запер ее на ключ, но даже заклеил лакированной бумагой все щели и отверстия в двери, чтобы воспрепятствовать распространению воображаемой инфекции. Мебель у них была только самая необходимая. Помню, в гостиной у них стояло всего два стула, так что, если к ним кто-нибудь приходил (хотя мне кажется, что я был их единственным гостем), Каллингворту приходилось умащиваться в углу на кипу прошлогодних выпусков «Британского медицинского журнала» {78}. У меня до сих пор стоит перед глазами, как он вскакивал со своего низенького сиденья, начинал метаться по комнате и молотить воздух руками, сотрясая стены зычным голосом. При этом женушка его сидела тихонько в углу, слушала мужа и наблюдала за ним влюбленными и восхищенными глазами. Какая была разница нам троим, на чем мы сидели или где жили, если в нас кипела молодость, а души переполняли великие надежды на будущее? До сих пор я вспоминаю те камерные вечера в пустой, пропахшей сыром комнате как одни из самых счастливых в своей жизни.

Я часто бывал у Каллингвортов, потому что удовольствие, которое я получал от посещения их, приумножалось и надеждой на то, что они испытывали еще большее удовольствие от моих визитов. Знакомых у них не было, как и желания с кем-то знакомиться, поэтому я, по сути дела, был единственной ниточкой, которая связывала их с внешним миром. Я даже позволял себе вмешиваться в ведение их крошечного хозяйства. Каллингворт в то время носился с идеей, что все болезни человечества происходят от того, что мы утратили связь с живой природой, и наши предки были здоровее нас, потому что все время жили на открытом воздухе. В результате окна в их квартире перестали закрываться днем и ночью. Поскольку жена его была очень болезненной, но скорее бы умерла, чем позволила себе перечить мужу хоть словом, я решил сам подсказать ему, что мучивший ее кашель не удастся излечить до тех пор, пока она будет проводить все время на сквозняке. Он бросил на меня сердитый взгляд, и я уж подумал, что сейчас мы с ним поссоримся, однако взрыва так и не последовало, а он стал более взвешенно относиться к вопросам вентиляции.

В то время вечера мы проводили за весьма необычными занятиями. Ты, конечно же, знаешь, что существует так называемое «воскоподобное вещество» {79}, которое собирается в тканях тела во время определенных болезней. Патологи поломали уже немало копий, пытаясь выяснить, что это такое и как оно образуется. Каллингворт имел на этот счет свое мнение, он был полностью уверен, что воскоподобное вещество – это тот же самый гликоген {80}, который обычно вырабатывается печенью. Но одно дело иметь убеждение, а другое – суметь доказать его. В общем, перед нами встала задача найти образец этого вещества для проведения исследований. Как ни странно, фортуна оказалась к нам благосклонна. Университетскому профессору патологии удалось где-то раздобыть образец печени с этим веществом. Перед очередным занятием он с гордостью продемонстрировал нам в аудитории этот орган, после чего велел своему помощнику отнести и положить его в ледник для дальнейшего микроскопического исследования на практических занятиях. Каллингворт решил, что упускать такой шанс нельзя, потихоньку выскользнул из аудитории, раскрыл ящик со льдом, обернул жуткую поблескивающую массу своим ольстером {81}, снова закрыл ящик и преспокойно ушел. Я не сомневаюсь, что исчезновение той печени и по сей день является самой большой из неразгаданных загадок для нашего профессора.

Весь тот вечер и много последующих вечеров мы провели за изучением той печени. Для наших опытов требовалось подвергнуть этот орган воздействию очень высокой температуры, чтобы отделить азотистое клеточное вещество от безазотистого воскоподобного вещества. При совершенном отсутствии лабораторных инструментов мы не придумали ничего лучше, как разрезать печень на тонкие ломтики и поджарить их на сковородке, так что несколько ночей подряд случайный свидетель мог бы с удивлением наблюдать, как прекрасная девушка и двое молодых людей с озабоченными лицами готовят фрикасе {82}из человеческой печени. Однако все наши старания оказались напрасными, поскольку, хоть Каллингворт и считал, что подтвердил свою правоту экспериментальным путем и даже написал несколько пространных статей на эту тему в различные медицинские издания, он никогда не умел доступно излагать свои мысли на бумаге, и поэтому, я уверен, у его читателей осталось весьма смутное представление о том, что он хотел им доказать. И кроме того, он ведь тогда был простым студентом, поэтому вряд ли к его работе отнеслись с должным вниманием, по крайней мере, я не слышал, чтобы хоть кто-то его поддержал или помог.

В конце года мы оба успешно сдали экзамены и превратились в имеющих соответствующую квалификацию врачей. Каллингворты куда-то пропали, и с тех пор я о них не слышал, поскольку гордость моего товарища не позволяла ему опуститься до написания писем. Его отец когда-то имел большую и весьма прибыльную практику на западе Шотландии, но несколько лет назад он умер. На основании услышанного, когда-то брошенного вскользь замечания я могу лишь предположить, что он мог отправиться на свою родину проверить, не сослужит ли ему там службу его фамилия. Я же, как ты помнишь из моего предыдущего письма, начал с того, что стал работать ассистентом при своем отце, но ты ведь знаешь, что его практика может принести в лучшем случае семьсот фунтов в год, а никакой надежды на ее дальнейшее развитие нет, так что нам с отцом этого не хватит, да и мои религиозные убеждения порой сильно раздражают старика. Мне кажется, что, по большому счету, все идет к тому, что мне будет лучше отойти от этого дела и заняться чем-то другим. Я подал заявки в несколько пароходных компаний и по меньшей мере в дюжину больниц разослал прошения о принятии на должность хирурга-практиканта, но, хоть эти места могут принести какую-нибудь жалкую сотню в год, конкурс на них такой, словно это пост генерал-губернатора Индии. Как правило, мои документы возвращаются ко мне без всяких комментариев, а это, надо сказать, прекрасно учит смирению. Конечно же, жить при матушке очень даже неплохо, да и мой младший братец Пол мне скучать не дает. Я учу его боксу, и видел бы ты, как он поднимает свои маленькие кулаки и отбивается правой. Сегодня вечером он заехал мне под челюсть, поэтому на ужин я попросил приготовить мне яйца-пашот {83}.