Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

Сам Каллингворт теперь ходит довольный собой, как никогда. Ты в последнем письме спрашивал, как ему удалось за такое короткое время привлечь к себе столько людей. Это как раз тот вопрос, ответ на который я нашел с большим трудом. Он рассказывал мне, что первый месяц здесь у него вообще не было ни одного пациента, и это его так огорчало, что он уже готов был бежать из этого города ночью, чтобы не платить за квартиру, которую тогда снимал. Но, наконец, к нему обратилось несколько человек… И он провел такое удивительное лечение… точнее сказать, настолько поразил их своим поведением, что после этого по городу о нем поползли слухи. В местных газетах появилось несколько восторженных статей о его методах лечения, хотя после того, что мне довелось видеть в Эйвонмуте, я не поручусь, что он сам же их не сочинил. Каллингворт как-то показал мне календарь, который разошелся здесь большим тиражом. Записи там были расположены в таком порядке:

15 августа: Принятие билля о второй реформе парламентского представительства, 1867. {157}

16 августа: Рождение Юлия Цезаря {158}.

17 августа: Выдающееся исцеление водянки доктором Каллингвортом в Брадфилде, 1881.

18 августа: Сражение при Гравлот – Сен-Прива, 1870. {159}

Подано сие так, словно это одно из самых выдающихся событий второй половины века. Я спросил у него, как его имя туда попало, но в ответ услышал лишь, что талия у той пациентки была пятьдесят шесть дюймов и что он прописал ей elaterium [31].

Это приводит меня к очередному вопросу. Ты интересуешься, действительно ли он такой уж выдающийся врач, и если да, то какой системой пользуется. Без колебаний могу сказать, что он действительно гениальный врач, я даже готов назвать его Наполеоном медицины. Он придерживается мнения, что в фармакопее дозировки почти всех лекарств занижены до такой степени, что они практически не оказывают никакого воздействия на болезнь.

Люди, занимающиеся медициной, по его мнению, слишком боятся отравить больных своими лекарствами. Сам же он, наоборот, считает, что искусство врачевания заключается в умеренном отравлении, и когда случай серьезный, то и дозировка соответственно увеличивается. Если при эпилепсии я бы порекомендовал принимать больному тридцать гранов {160}бромида или хлорала {161}по три раза в день, то он пропишет две драхмы {162}по четыре раза. Несомненно, тебе подобный способ лечения покажется похожим на игру со смертью, да я и сам боюсь, как бы карьера моего друга не закончилась рядом коронерских расследований, но пока что ни одного публичного скандала не разразилось, зато случаев исцеления умирающих насчитывается множество. Каллингворт, кажется, вовсе не знает, что такое страх. Один раз я наблюдал, как он вливал в больного дизентерией опиум такими дозами, что у меня волосы на голове зашевелились. И все же то ли его знания, то ли простое везение всегда спасают его.

Кроме того, бывают такие случаи, когда пациентов, как мне кажется, излечивает единственно его личный магнетизм. Он сам настолько крепок, громкоголос и общителен, что слабый и нервный пациент от одного общения с ним наполняется жизненными силами. Он настолько уверен, что может их исцелить, что и они перестают сомневаться в этом. А тебе ведь, бесспорно, известно, как при нервных заболеваниях мысли могут влиять на физическое состояние. Если бы подобно тому, как это делали в средневековых церквях, он оставлял у себя костыли и палки излеченных, он мог бы обвешать ими все стены своего кабинета так, что свободного места не осталось бы. Когда к нему приходит какой-нибудь впечатлительный пациент, он чаще всего прибегает к своему излюбленному способу лечения – называет точное время, когда произойдет исцеление. «Дорогая моя, – говорит он какой-нибудь девочке, раскачивая ее за плечи и приблизив свой нос к ее на три дюйма, – завтра без четверти десять ты почувствуешь, что тебе стало лучше, а в двадцать минут одиннадцатого ты будешь совершенно здорова. Так что смотри на часы, не пропусти время». И можно быть уверенным, что на следующий день к нему явится ее мать, утирающая слезы счастья, и на счет Каллингворта запишется еще одно чудо. Все это смахивает на врачебное шарлатанство, но больным это явно идет на пользу.

И все же больше всего в Каллингворте меня раздражает то, как он презирает нашу профессию. Я с его взглядами не могу примириться и его заставить принять мои тоже не могу, поэтому между нами могут возникнуть разногласия, которые рано или поздно перерастут в непреодолимую пропасть. Филантропической стороны своей профессии мой друг не признает вовсе. Он не скрывает, что занимается медициной исключительно ради денег. То, что он помогает при этом другим людям, для него имеет лишь второстепенное значение.

«А чего ради мы должны творить только добро, Манро? – кричит он мне. – Можешь ответить? Мясник тоже бы считался благодетелем человечества, если бы швырял из окна бесплатную мясную вырезку. Ан нет, он продает ее по шиллингу за фунт. А возьми не мясника, а доктора, который занимается санитарией, того, который прочищает сточные канавы и борется с распространением инфекций. Ты и его назовешь благодетелем? А вот я считаю его предателем! Да-да, предателем и изменником! Ты когда-нибудь слышал, чтобы конгресс адвокатов решил упростить законы или отменить судебные процессы? Для чего существуют Медицинская ассоциация, Генеральный совет и остальные подобные организации? Скажи-ка мне, парень, а? Чтобы отстаивать интересы представителей профессии. Ты предполагаешь, что, оздоровив нацию, они этого добьются? Да нам, практикующим врачам, уже пора забастовку устраивать. Если бы я распоряжался половиной тех денег, которые имеет ассоциация, я бы часть их пустил на то, чтобы позабивать сточные канавы, а остальную часть потратил бы на распространение микробов и заражение питьевой воды».

Разумеется, я сказал ему, что подобный взгляд на эти вопросы бесчеловечен, но не стал (памятуя предупреждения его жены) принимать его слова на веру. Сначала он всегда говорит искренне и серьезно, но потом у него разыгрывается воображение, он начинает думать о том, как было бы смешно довести ту или иную ситуацию до абсурда, это его захватывает, и заканчивает он такими идеями, которые никогда бы не пришли ему в голову просто так. И все же факт остается фактом, мы с ним придерживаемся очень разных взглядов на медицину, и я боюсь, что добром это не кончится.

Как думаешь, чем мы занимаемся в последнее время? Представь себе, строим конюшню. Каллингворт возжелал, чтобы и на работе у него была конюшня, хотя, мне кажется, она нужна ему не столько для лошадей, сколько для пациентов. Конечно же, он решил, что мы можем сами ее построить. Чем мы и занялись – он, я, миссис Каллингворт и конюх с женой. Мы вырыли котлован под фундамент, на телеге привезли кирпичей, изготовили строительный раствор, и, похоже, у нас совсем неплохо получается. Кладка не такая ровная, как хотелось бы, и, если бы я был лошадью, я бы поостерегся чесать бока о стены, но в целом, когда все будет закончено, постройка наша вполне сможет защитить от ветра и дождя. Каллингворт подумывает о том, чтобы построить новый дом и для нас самих, но, поскольку в нашем распоряжении уже и так три больших здания, срочной надобности в этом нет.