Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

Мы подъехали к дому, большому, с парком, и, прежде чем встретиться с больным, поговорили с его владельцем, седовласым загорелым ветераном индийской войны {233}. Он как раз рассказывал нам, какую чувствует ответственность за нашего пациента, который приходится ему племянником, когда в комнату вошла женщина.

– Это моя сестра, миссис Ла Форс, – представил он ее нам. – Мать джентльмена, с которым вы сейчас встретитесь.

Я узнал ее сразу. Мы уже встречались с ней раньше и при весьма забавных обстоятельствах. ( Далее доктор Старк Манро еще раз рассказывает о том, как он повстречался с Ла Форсами, очевидно, позабыв, что уже описывал это в шестом письме. ) Когда ее представили нам, я понял, что она не узнала во мне того молодого врача, с которым познакомилась в поезде. И меня это не очень удивило, поскольку я начал отпускать бороду, надеясь, что она придаст мне солидности. Она, понятное дело, была очень взволнована состоянием здоровья своего сына, поэтому сразу же повела нас (Портера и меня) наверх в его комнату. Бедняга! Как он сдал за это время! Черты лица его заострились, кожа стала желтовато-землистой. Мы осмотрели его, согласились на том, что недуг его носит хронический характер, и через какое-то время ушли. О нашей предыдущей встрече миссис Ла Форс я напоминать не стал.

На этом все могло и закончиться, но через три дня ко мне в кабинет вошла, кто бы ты думал, сама миссис Ла Форс с дочерью. По тому, как последняя внимательно на меня посмотрела, мне показалось, что мое лицо показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где именно со мной встречалась. Я же помогать ей не стал. Обе они были очень расстроены… У девушки даже дрожали губы и на глазах выступали слезы.

– Доктор Манро, нас к вам привело страшное горе, – сказала миссис Ла Форс. – Мы были бы очень благодарны вам за совет.

– Вы меня ставите в очень неловкое положение, миссис Ла Форс, – ответил я. – Видите ли, мне ведь известно, что вы – пациенты доктора Портера, а профессиональная этика не позволяет мне без его согласия принимать у себя его пациентов.

– Это он направил нас к вам, – сказала она.

– О, это полностью меняет дело.

– Он сказал, что сам не поможет в нашем деле, но вы, возможно, сможете.

– Прошу вас, скажите, что я могу для вас сделать.

И она стала рассказывать, но, попытавшись выразить словами свою беду, не сдержалась. Речь ее вдруг сбилась и сделалась неразборчивой. Дочь наклонилась к матери и нежным поцелуем попыталась успокоить ее.

– Я вам все расскажу, доктор, – сказала она. – Бедная мама совсем измучалась. Фреду… моему брату, стало хуже. Он начал шуметь и уже не успокоится.

– А мой брат генерал, – подхватила миссис Ла Форс, – конечно же, не ожидал такого, когда предложил нам пожить у себя. Он очень раздражительный человек, и ему это трудно выносить. Долго так продолжаться не может. Он сам так сказал.

– Но что же делать маме? – воскликнула девушка, возвращаясь к главному. – Ни в один отель, ни в один дом нас не примут, пока бедный Фред в таком состоянии, а в клинику мы сами не хотим его отдавать. Дядя больше не хочет терпеть нас у себя дома, но нам некуда идти, – серые глаза ее мужественно сверкали, но уголки рта поползли вниз.

Я встал и начал ходить по комнате, пытаясь найти выход из положения.

– Я пришла к вам для того, чтобы спросить, – сказала миссис Ла Форс, – может быть, вы знаете какого-нибудь врача или можете порекомендовать какое-либо частное учреждение, которое занимается подобными случаями… Такое, в котором мы могли бы видеться с Фредом каждый день. Но только нам нужно отправиться туда сегодня же, поскольку терпение моего брата уже иссякло полностью.

Я вызвал экономку.

– Мисс Вильямс, – сказал я, – мы можем поселить у себя больного? Ему потребуется отдельная спальня.

Не перестаю удивляться самообладанию этой женщины.

– Запросто, сэр, если только остальные пациенты согласятся отпустить меня. Когда тебя вызывают по тридцать раз в час, трудно сказать, смогу ли я разорваться.

Этот ответ вместе с незадачливым выражением лица мисс Вильямс заставил моих посетительниц рассмеяться, и сразу у всех немного потеплело на душе. Я сказал, что к восьми часам комната будет готова. Миссис Ла Форс пообещала привезти сына точно в указанное время, и обе женщины горячо поблагодарили меня, хотя я этого вовсе и не заслуживал, поскольку, по большому счету, для меня это была всего лишь работа, и постоянный пациент, наоборот, был для меня как находка. Я сумел убедить миссис Ла Форс, что мне уже приходилось сталкиваться с подобным случаем… имея в виду, конечно же, бедного Джимми, сына лорда Солтайра. Миссис Вильямс провела их до двери и не преминула случая шепнуть, что им необыкновенно повезло застать меня дома, поскольку я как раз собирался уезжать на срочный вызов.

Времени было мало, но к назначенному часу мы все успели подготовить. Нашими совместными усилиями ковер, постель, мебель, шторы – все было собрано в одной комнате, расставлено, развешано и разложено. Ровно в восемь прибыл кеб, и я провел Фреда в его спальню. С первого взгляда на него я заметил, что выглядит он намного хуже, чем в последний раз, когда я осматривал его вместе с доктором Портером. Хроническая болезнь мозга резко обострилась.

Дикие глаза, горящие щеки, губы, слегка отстающие от зубов. Температура у него была 102 градуса [41], он все время бормотал что-то невразумительное и не обращал внимания на мои вопросы. Мне сразу стало понятно, что ответственность, которую я взял на себя, очень велика.

Но теперь уже пути назад не было. Пока мисс Вильямс варила для нашего нового пациента марантовый суп {234}, я раздел его и уложил в постель. От еды он отказался, но лекарства принял. Убедившись, что он успокоился, мы оставили его одного. Его комната находилась рядом с моей, и, поскольку стена между ними была тонкой, я слышал каждое малейшее движение. Два или три раза он что-то пробормотал, постонал и наконец затих, после чего и я смог заснуть.

В три часа утра меня разбудил страшный грохот. Вскочив с кровати, я кинулся в соседнюю комнату. Бедный Фред стоял в длинной ночной рубашке и в первых тусклых лучах зари казался очень несчастным и жалким. Он перевернул столик для умывальных принадлежностей (зачем – знал только он сам), и теперь весь пол был залит водой, только островками выделялись черепки разбитого кувшина. Я снова уложил его в постель. Глаза его дико бегали из стороны в сторону, сквозь рубашку просвечивалось тощее тело. Стало ясно, что оставлять его одного нельзя, поэтому остаток ночи мне пришлось клевать носом и зябко поеживаться в кресле у его кровати. Нет, все-таки огромный груз я взвалил на свои плечи.

Утром я зашел к миссис Ла Форс сообщить о ночном происшествии. После того как больной родственник покинул дом, к ее брату вернулось его безмятежное спокойствие. Если я не ошибаюсь, он кавалер креста Виктории {235}и, кажется, служил в том небольшом гарнизоне, который столь героически защищал Лакхнау в разгар восстания сипаев {236}. Однако теперь этот человек вздрагивает от неожиданного скрипа двери и покрывается холодным потом, если на пол падают каминные щипцы. Какие все-таки мы странные существа!