О. Генри - Короли и капуста (сборник)

Судья Бинаджа Уиддеп рассудил, что тут потребуется решение, основанное на законе. Но закон и тут хранил молчок: про алимент – ни слова.

Однако ноги этой женщины были босы, а путь в горы – крут и каменист…

– Ариэла Билбро, – проговорил он гнусаво по-судейски, – суд хочет знать, какого размера алимент полагаете вы подобающим в данном конкретном случае?

– Как по мне, – отвечала женщина, – на башмаки, на все про все, долларов пять будет в самый раз. Не сказать, чтобы хороший алимент, но до брата Эда доберусь.

– Суд полагает, – гнусавил Бинаджа, – что указанная сумма не является чрезмерной. Рэнси Билбро, суд обязывает вас выплатить истице алимент в размере пяти долларов, дабы постановление о разводе могло вступить в силу.

– Дык, нету у меня больше денег, – просопел Рэнси. – Я все отдал, что было.

– В таком случае, – судья буравил его свирепым взглядом поверх очков, – вы понесете ответственность за неуважение к суду.

– Ну хоть до завтра погодите, – взмолился Билбро. – Может, наскребу как-нибудь. Кто ж знал, что придется платить этот самый алимент…

– Слушание дела откладывается на один день, – провозгласил судья. – Завтра сторонам надлежит предстать перед судом и выполнить его постановление. После чего сторонам будут вручены свидетельства о разводе.

Тут Бинаджа Уиддеп уселся на крыльце и принялся распутывать шнурки своих башмаков.

– Ну, поехали, что ли, к дядюшке Зайе, – предложил Рэнси, – заночуем у него.

Он вскарабкался на двуколку, Ариэла взобралась с другой стороны. Рэнси хлестнул веревочной вожжей, рыжий бычок послушно развернулся, и двуколка не спеша затарахтела по дороге, поднимая колесами облака пыли. А мировой судья Бинаджа Уиддеп долго сидел и курил самодельную трубку из корня бузины. Потом взял свою еженедельную газету и принялся читать. Когда спустились сумерки и строчки стали сливаться у него перед глазами, он зажег сальную свечу и продолжал читать за столом, пока не взошла луна, возвещая, что пора идти домой ужинать. Судья жил в бревенчатой хижине на склоне горы, возле засохшего тополя. Путь домой лежал через ручеек, бегущий сквозь густые лавровые заросли. Вдруг из-за кустов шагнула темная фигура и направила дуло ружья ему в грудь. Лицо незнакомца скрывала какая-то тряпка и низко надвинутая шляпа.

– А ну давай деньги, – сказал грабитель. – Живо! И не болтай! А то я нервный. Палец так и пляшет на курке.

– У м-меня т-только пять долларов, – пробормотал судья, доставая купюру из кармана жилетки.

– Сверни ее, – последовал приказ, – и засунь в дуло.

Бумажка была новенькая и хрустящая. Свернуть ее трубочкой – даже неловкими дрожащими пальцами – было несложно, сунуть в дуло – тоже, хотя судье это далось непросто…

– Теперь иди, куда шел, – сказал грабитель. Судья не заставил повторять дважды.

На следующий день все тот же рыжий бычок снова притащил двуколку к крыльцу суда. Судья Бинаджа Уиддеп был уже обут, так как с утра ждал посетителей. В его присутствии Рэнси Билбро вручил жене пятидолларовую купюру. Служитель закона смотрел на нее зорким взглядом. Она скручивалась по бокам, словно совсем недавно была свернута трубочкой и, возможно, побывала в дуле ружья. Судья, однако, воздержался от комментариев. Согласитесь: мало ли кто сворачивает деньги трубочкой… Он вручил супругам свидетельства о разводе.

Те стояли в неловком молчании, медленно складывая гарантии только что обретенной свободы.

Ариэла бросила неуверенный, полный робости взгляд на Рэнси.

– Ну, что, – заговорила она, – ты теперь домой, значит, на двуколке… Хлеб на полке, в жестяной коробке. Кусок бекона – в котелке: спрятала от собак подальше… Часы-то на ночь не забудь завести.

– А ты к брату Эду, значит? – Рэнси тонко изобразил безразличие.

– Да надо бы до ночи успеть туда добраться. Не больно-то меня там ждут. С ума от счастья не сойдут, это уж точно. Да куда ж еще идти-то. А дорога-то туда – сам знаешь какая. Пойду-ка я, пожалуй. Будем, значит, прощаться, Рэнси. Или, может, ты и попрощаться-то не захочешь…

– Дык что ж я, собака, что ли, какая, – чтоб, значит, не попрощаться, – голосом мученика отозвался Рэнси. – Оно, конечно, ежели кому уйти не терпится, так им и не до прощанья будет.

Ариэла стояла молча. Она тщательно свернула купюру и свидетельство и сунула их за пазуху. Бинаджа Уиддеп скорбно наблюдал сквозь очки, как банкнота скрылась из виду. Мысль его работала лихорадочно. Те слова, что он произнес в следующую минуту, мгновенно повысили его человеческий рейтинг и автоматически произвели в более высокую категорию: либо в многочисленную категорию чутких душ, либо в малочисленную – великих финансистов.

– Ну, что, Рэнси? Скучновато тебе будет сегодня – одному-то в старой хижине?

Рэнси уставился вдаль, на Кэмберлендский хребет, светло-синий в лучах утреннего солнца. Он не смотрел на Ариэлу.

– Дык, уж наверное скучновато, – сказал он. – Так ведь, ежели кто бесится да кричит насчет развода, так что ж тут поделаешь, не силком же держать.

– Так то ж кто другой хотел развода, – сказала Ариэла, упершись взглядом в табуретку. – К тому ж никто кого другого держать и не хотел.

– Ну, так уж и не хотел!

– Так ведь никто и не сказал, что хотел… Пожалуй, пойду-ка я. Пора мне к брату Эду.

– И наши старые часы, видать, никто уже не заведет…

– Так, может, мне поехать с тобой, Рэнси, да завести часы?

Ни один мускул не дрогнул на лице жителя гор. Он протянул свою ручищу, и смуглая ручка жены исчезла в ней. На миг душа женщины проглянула сквозь застывшие черты и озарила ее лицо.

– Я пригляжу, чтобы собаки тебя не донимали, – сказал Рэнси, – видать, я был неправ. Скотина был, да и только. Но ты уж заведи часы, Ариэла.

– Сердце то мое там осталось, – прошептала она. – Там, в нашей хижине, с тобою рядом. Не буду я больше беситься, Рэнси. Поехали домой скорее. Может засветло еще и доберемся.

Забыв обо всем на свете, они направились было к двери, но тут вмешался мировой судья Бинаджа Уиддеп.

– Именем штата Теннесси, – заявил он, – я запрещаю вам нарушать его законы и уложения! Суд удовлетворен, а также рад и счастлив наблюдать, что тучи раздора и непонимания развеялись и более не омрачают союз двух любящих сердец. Однако долг данного суда – встать на защиту общественной морали и нравственной чистоты штата Теннесси. И потому суд должен заявить, что, будучи разведены в соответствии с законом, вы не являетесь перед законом ни мужем, ни женой, и, как таковые, не можете претендовать на права преимущества и прерогативы, проистекающие из матримануального состояния.

Ариэла вцепилась в руку мужа. Что он мелет, этот судья? Уж не хочет ли он сказать, что она потеряет своего Рэнси теперь, когда оба они извлекли для себя такой важный урок?