О. Генри - Короли и капуста (сборник)

Фелипе взял в руки приказ, который протягивал ему директор таможни. Потом быстро перевел взгляд в открытое окно и несколько секунд пристально смотрел на море со своим обычным выражением глубокой, но совершенно бесполезной задумчивости. Затем повернулся и, не говоря ни слова, стремительно пошел прочь, увязая босыми пятками в горячем песке.

– Pobrecito loco! – вздохнул директор таможни, а его попугай, сидевший на подставке для карандашей, громко закричал: Loco! Loco! Loco!

На следующее утро странная процессия проследовала по улицам Коралио к зданию таможни. Процессию возглавлял сам адмирал военно-морского флота. Бог весть, где Фелипе добыл все эти вещи, из которых он соорудил себе жалкое подобие военной формы: на нем были теперь красные штаны и что-то наподобие короткой синей ливреи, обильно украшенной золотым шитьем, но уже выцветшей от времени, и еще старая полевая кепка, которую, должно быть, лет сто назад потерял или выбросил какой-нибудь солдат из британского гарнизона в Белизе и которую Фелипе подобрал во время одного из своих плаваний. Но зато Фелипе был перепоясан настоящими ножнами, в которых болталась древняя абордажная сабля. Эту важную лепту в его снаряжение внес пекарь Педро Лафит, который гордо утверждал, что сабля досталась ему от его далекого предка, знаменитого пирата. За ним по пятам следовала завербованная им команда – трое улыбающихся, голых по пояс, черных и лоснящихся карибов. Когда они шли по улице, песок весело струился между пальцев их босых ног.

Кратко и с достоинством Фелипе потребовал у директора таможни свое судно. И здесь ожидали его новые почести. Оказалось, что у жены директора таможни, которая обычно весь день сидела в гамаке и играла на гитаре или читала романы, в груди бьется очень романтическое сердце. Она отыскала в какой-то старой книге гравюру флага, который вроде бы должен был когда-нибудь стать военно-морским флагом Анчурии. Скорее всего, этот флаг был разработан еще отцами-основателями государства, но поскольку самого флота так никогда и не создали, забвению был предан и флаг. С огромным старанием она собственноручно выкроила и сшила флаг по найденному в книге образцу – красный крест на сине-белом фоне. Она вручила его Фелипе с такими словами: «Храбрый моряк, это флаг твоей родины. Будь ему верен и защищай его даже ценой собственной жизни. А теперь ступай с Богом».

Впервые с момента его высокого назначения адмирал проявил какое-то подобие душевного волнения. Он взял этот шелковый флаг и благоговейно погладил его рукой.

– Я – адмирал, – сказал он супруге директора таможни. Вряд ли он смог бы сильнее выразить свои эмоции, находясь на земле. Возможно, потом, в море, когда на мачте его военно-морского флота будет гордо развеваться этот бело-голубой флаг, он сможет выразить свои чувства более красноречиво.

После этого адмирал со своей командой сразу же отбыл. В течение следующих трех дней они красили «Estrella del No-che» в белый цвет, с синими линиями вдоль бортов. Затем Фелипе уделил еще немного внимания собственному внешнему виду и украсил свою кепку блестящими перьями попугая. Снова он притопал со своей верной командой в контору директора таможни и формально уведомил его, что шлюп был переименован и теперь называется «El Nacional».

В течение следующих нескольких месяцев военный флот испытывал определенные трудности. Даже адмирал не знает, что ему делать, если он не получает приказов. Но приказов не было – ни одного. Не было и жалованья. Целыми днями «El National» праздно качался на якоре.

Когда его скромные сбережения иссякли, Фелипе отправился к директору таможни и поднял вопрос о финансировании флота.

– Жалованье! – вскричал директор таможни, воздев руки горе. – Valgame Dios! [88]Я и сам не получил ни единого сентаво за последние семь месяцев. Каково жалованье адмирала, вы спрашиваете? Quién sabe? [89]Должно быть, не меньше трех тысяч песо? Mira! [90]– очень скоро в стране будет революция. Верный признак революции – это когда правительство все время требует от нас: давайте песо, песо, песо, а само не платит нам ни сентаво [91].

Когда Фелипе вышел из кабинета директора таможни, выражение его угрюмого лица было почти довольным. Революция – это война, и, значит, правительству понадобятся его услуги. А то вообще это довольно унизительно – быть адмиралом и не иметь никаких приказов, но зато иметь голодную команду, которая ходит за тобою по пятам и клянчит денег на еду и табак.

Когда он возвратился на улицу, где ждали его беспечные карибы, они встали и отдали ему честь, как он их научил.

– Пойдемте, muchachos, – сказал адмирал, – мне сказали, что наше правительство очень бедное. У него совсем нет денег, чтобы дать нам. Мы сами заработаем себе на жизнь. Так мы будем служить нашей стране. Но очень скоро, – тут его печальные глаза словно бы осветились каким-то внутренним светом, – страна может позвать нас на помощь.

После этого «El National» смешался с другими рабочими суденышками побережья и стал сам зарабатывать себе на жизнь. Вместе с другими шлюпами и шаландами судно Фелипе перевозило бананы и апельсины на большие фруктовые пароходы, осадка которых не позволяла им подойти к берегу ближе чем на милю. Без всякого сомнения, военно-морской флот, который находится на полном самообеспечении, заслуживает того, чтобы быть вписанным красными буквами в бюджет любой страны.

Заработав погрузочными работами достаточно денег, чтобы он сам и его команда могли прокормиться в течение недели, Фелипе ставил свой военно-морской флот на якорь и слонялся вокруг небольшой телеграфной конторы, похожий на певца из разорившейся опереточной труппы, который осаждает логово своего бывшего импресарио. Адмирал сильно обносился и в последнее время выглядел не особенно хорошо – форма его уже совершенно вылиняла, красные штаны были изорваны и перепачканы, но в его сердце всегда жила надежда на то, что из столицы прибудут для него приказы. Тот факт, что правительство еще не разу не потребовало от него адмиральских услуг, сильно задевал его гордость и патриотизм. Каждый раз, заходя на телеграф, он серьезно и с надеждой спрашивал, не пришла ли ему депеша. Оператор делал вид, что вроде бы ищет телеграмму, а затем отвечал:

– Кажется, еще нет, Señor el Almirante! [92]Росо tiempo! [93]

На улице, в тени лаймовых деревьев [94], его команда жевала сладкие стебли сахарного тростника или дремала, вполне довольная жизнью, – приятно ведь служить стране, которая довольствуется столь малой службой.

В один прекрасный день в начале лета пламя революции, предсказанной директором таможни, совершенно неожиданно вырвалось наружу, хотя тлело оно уже довольно давно. При первых же признаках тревоги адмирал военного флота и других морских военных сил направился со своим флотом в большой порт на побережье соседней республики, где и обменял торопливо собранные его карибами бананы на патроны для пяти винтовок Мартини – единственного оружия, которым мог похвастаться военно-морской флот Анчурии. Вернувшись в Коралио, Фелипе сразу же поспешил на телеграф. Там сильно обносившийся адмирал устроился в своем любимом углу и стал ждать приказов, которые так припозднились, но уж теперь-то наверняка скоро придут.