О. Генри - Короли и капуста (сборник)

Мистер Хемстеттер был вполне доволен тем, как у него идут дела, однако выражал удивление тем фактом, что туземцы так упрямо держатся своих отсталых обычаев.

– Ох, они такие застенчивые, – объяснял Джонни, нервно вытирая лоб носовым платком. – Довольно скоро они привыкнут. И уж тогда они повалят к вам толпами.

Однажды после полудня Кио зашел в кабинет консула, задумчиво жуя незажженную сигару.

– Ну что, Джонни? Есть у вас какой-нибудь туз в рукаве? – требовательно спросил он. – Если есть, то самая пора его вытаскивать. Если вы можете сейчас попросить шляпу у какого-нибудь джентльмена из публики и достать оттуда покупателей, которые скупили бы все эти никому не нужные ботинки, то пора бы вам показать этот фокус. Все наши уже закупили себе столько ботинок, что им хватит на десять лет, и теперь в обувном магазине тишина – сплошное dolce far niente [163]. Я только что был там. Ваша почтенная жертва стоит в дверях и разглядывает сквозь свои окуляры многочисленные босые ноги, которые обходят его супермаркет стороной. Местные жители интересуются исключительно искусством. Мы с Клэнси сегодня утром за два часа сделали восемнадцать фотографий. А Хемстеттер продал всего лишь одну пару обуви за весь день. Бланшар зашел и купил домашние тапочки на меху, потому что ему показалось, что в магазин вошла мисс Хемстеттер. Потом я видел, как он выбросил эти тапочки в море.

– Завтра или послезавтра должен прибыть фруктовый пароход компании «Мобайл», – сказал Джонни. – А до этого момента мы ничего не можем сделать.

– Что же вы собираетесь предпринять? Попытаетесь как-то создать спрос?

– Да, Билли, кажется, вы не особенно сильны в политэкономии, – довольно цинично заметил консул. – Спрос создать невозможно. Но можно создать у людей некоторую потребность, которая, в свою очередь, вызовет спрос. Именно в этом и заключается мой план.

Через две недели после того, как Джонни отослал свою телеграмму, фруктовый пароход доставил ему огромный таинственный тюк из коричневой рогожи. О том, что находится внутри, не знал никто. У консула США в Коралио было достаточно влияния на таможенных чиновников, чтобы полученный груз выдали ему без обычного досмотра. Тюк притащили в консульство, где он уютно устроился в кладовке.

Вечером Джонни разрезал край тюка и вынул оттуда горсть репейника, после чего осмотрел эти малопочтенные колючки столь же внимательно, как воин осматривает свое оружие перед боем, перед самым главным боем за свою возлюбленную и за свою жизнь. Репейник был спелым, августовским, сухим и крепким, как лесной орех. Со всех сторон он щетинился колючками, жесткими и острыми, как иглы. Насвистывая веселый мотивчик, консул вышел из дома и отправился разыскивать Билли Кио.

Ночью, когда Коралио уже погрузился в сон, они с Билли вышли на пустынные улицы, при этом пиджаки обоих раздувались, точно воздушные шары. Они прошлись по всей Калье Гранде, засевая ее острым репейником – и песок, и узкие тротуары, и каждый фут травы между затихшими домами. А потом они принялись за боковые улочки и не пропустили ни одной. Друзья не оставили без внимания ни единого фута земли, куда могла бы ступить нога мужчины, женщины или ребенка. Несколько раз они бегали на свой колючий склад, чтобы пополнить запас репейника. А затем, уже почти перед самым рассветом, легли они на ложа свои, дабы отдохнуть от забот своих, как великие генералы после того, как план достижения победы уже составлен согласно новейшей тактике, и спокойно спали они, зная, что посеяли щедро, как учил святой Павел [164].

С восходом солнца из окрестных деревень прибыли на рынок продавцы фруктов, мяса и другой снеди и стали раскладывать свои товары на террасе, окружавшей небольшое здание рынка, которое находилось на северной окраине города, почти у самого берега моря. Ночные сеятели колючек так далеко не заходили, поэтому сами продавцы достигли рынка безо всяких приключений, однако давно миновал уже тот час, когда обычно начиналась торговля, а покупателей все не было. «Que hay?» [165]– спрашивали друг друга торговцы.

В обычное время из каждого глинобитного домика, из каждой пальмовой хижины, из каждой соломенной лачуги, из каждого тенистого патио стали выходить женщины – черные женщины, коричневые женщины, лимонные женщины, женщины желтовато-серые, желтовато-коричневые и просто желтые. Они шли на рынок, чтобы, как обычно, закупить для своих семей продукты – маниоку, бананы, мясо, птицу и плоские маисовые лепешки. У них были голые плечи, и голые руки, и босые ноги, и юбки чуть ниже колен. Флегматичные и волоокие, они вышли из дверей своих домов и ступили на узкие мощеные тротуары или прямо на шелковистую травку.

Вдруг те из них, что вышли самыми первыми, стали издавать странные визги и прыгать на одной ножке. Еще один шаг – и все они с пронзительными криками повалились на землю, и стали выдергивать из кожи каких-то колючих насекомых, которые нещадно жалили им ноги. «Que picadores diablos!» [166]– пронзительно кричали они друг другу через узенькие улочки. Некоторые попробовали идти не по тротуарам, а по траве, но и там их тоже жалили и кусали непонятные колючие твари. Женщины валились на траву, а их вопли сливались в общем хоре с криками их сестер, пострадавших на песчаных дорожках. Во всем городе слышны были женский плач и стенания. А в это время продавцы на рынке удивлялись – почему же до сих пор нет покупателей?

Потом на улицу вышли хозяева жизни – мужчины. Они тоже принялись подпрыгивать, пританцовывать, хромать и сыпать проклятьями. Некоторые стояли с перекошенными от боли лицами, с глупым видом оглядываясь по сторонам. Другие, наклонившись, пытались выдергивать из кожи колючую напасть, которая атаковала их ступни и лодыжки. Кто-то громко кричал, что на него напали ядовитые пауки неизвестного вида.

А потом и дети выбежали на улицу, ибо уже настало время их утренних игр. И тут же к общему шуму добавились завывания искусанных репейником малышей. С каждой минутой появлялись все новые и новые жертвы.

Донна Мария Кастильяс-и-Буэнвентура-де-Лас-Касас вышла из дверей своего почтенного дома, как она это делала ежедневно и направилась через улицу panaderia [167], чтобы купить свежего хлеба. На ней была желтая атласная юбка с цветочными узорами, свободная льняная блуза с пышными оборками и чудесная пурпурная мантилья [168], привезенная из самой Испании. Ее ноги чудесного лимонного оттенка были – увы! – совершенно босы. Ее походка была изящной и величественной – ведь разве не были ее предки арагонскими [169]идальго? Всего три шага сделала она по мягкой траве, и ее аристократическая ступня наткнулась на несколько колючек Джонни. Донна Мария Кастильяс-и-Буэнвентура-де-Лас-Касас испустила душераздирающий вой – совсем как дикая кошка. Она повернулась назад, упала на четвереньки и поползла – да, как будто зверь лесной, поползла она к своему почтенному порогу.