Антоний Оссендовский - Ленин

В это время перед прежним жилищем Ленина в течение целого дня сидела старуха, продающая карамельки из корзинки, яблоки и семечки. Поглядывала она внимательно на прохожих и на третий день заметила молодого попа, который быстрым шагом несколько раз проходил перед домом, пытаясь заглянуть через щели забора на подворье.

Когда добрался он до конца улицы, подошел к нему элегантный мужчина небольшого роста с толстым бритым лицом и единственным глазом, ежеминутно исчезающим под дрожащим тяжелым веком.

Старуха подняла свою корзину и засеменила через местечко, выкрикивая:

– Яблоки! Конфеты! Семечки!

Задержалась у маленькой хаты и, осторожно осмотревшись, проскользнула в сени. На стук вышел Ленин.

– Товарищ! – шепнула она. – Поп Гапон кружит около вашего дома, а вместе с ним подкарауливает Иван Манасевич-Мануйлов, охранник и агент Витте.

– Хорошо, товарищ Семен! Теперь узнайте, где живет Гапон и уведомите Рутенберга, о котором писал мне Нахамкес.

С этими словами Ленин закрыл двери.

Прошло несколько недель. Владимир скрывался в Териоках, Перкярви, Усикирко и Хельсинки. Вернулся, наконец, в Куоккалу, в прежнюю квартиру. Застал там товарища Семена.

– Ну рассказывайте, как тут все произошло? – спросил Ульянов, пожимая руку рабочего.

– Гапон жил в Териоках. Я выследил его и уведомил инженера Рутенберга. Тот пришел к попу еще с двумя товарищами, вручил ему обвинение и приговор. Связали его и повесили. Полиция нашла его через два дня, на груди у него был листок с приговором смерти от эсеров.

– Собачья смерть! – засмеялся Ленин. – Этот Рутенберг… не только инженер, но и палач! Мог бы и нам пригодиться, если бы перешел к нам!

– Не перейдет! – отвечал Семен. – Это друг Савинкова, закоснелого эсера!

– Жаль! – вздохнул Ленин. – Я бы послал его убить этого шута революции!

– Кого?

– Бориса Савинкова! – тихо смеясь, ответил Ленин.

Товарищ Семен с удивлением взглянул в прищуренные глаза стоящего перед ним Ленина. Тот в молчании добродушно и вместе с тем хитро наклонил голову и пальцем указал на землю.

– Раньше или позже пошлем его туда! – шепнул он с нажимом.

– За что?

– Я знаю, за что! – рявкнул Ленин, беря в руку книжку и садясь у окна.

Семен покинул жилище Ленина.

Только когда все убедились, что новая конституция была актом мошенническим, принципиально измененным и почти ликвидированным, партия потребовала от Ленина, чтобы он выехал за границу, несмотря на то, что политическая полиция шла по его следу и все более тесным кольцом окружала ненавистного для власти вождя рабочего класса.

Он прощался с провожающими его товарищами словами:

– Убедились, что нет у нас общих дорог ни с царизмом, ни с буржуазией вместе с ее прогнившим до конца парламентаризмом. Пусть шагают по этой тропинке те рабочие слои, которые не имеют смелости и отвращения к неволе. Мы без их помощи завоюем власть над страной, установим свои законы и ответим своей справедливостью нашим врагам! Не забудем также о тех товарищах, которые, подчиняясь воле фальшивых пророков и преступных руководителей, встали на нашей дороге к победе пролетариата. Не уставайте в организованности, в увеличении ваших рядов и в приготовлениях к последней битве!

Были это слова настолько смелые, что показались всем хвастовством без содержания и значения.

Реакция начала уже показывать зубы, неистовствовали военные суды, националистические группы открыто говорили о разгоне и уничтожении Думы, требовали применения наисерьезнейших способов обуздания революционеров, выходящих из своих подземных укрытий, и перечеркивания раз и навсегда извечных мечтаний просыпающейся России.

Кто же мог в этот период верить полным надежды и силы словам уезжающего вождя? Товарищи слушали его с недоверием и шептали, грустно качая головами:

– Прежде чем солнце взойдет, роса глаза разъест!

Уезжающий из России Ленин никому не показывал своего лица. Было оно страшно. Когда сидел один в вагоне и смотрел на двигающиеся за окнами смутные ландшафты, стало оно трагической маской ненависти.

Ненавидел сейчас всякого и всех. Работа нескольких лет представлялась ему плохой, убогой, лишенной разбега и силы. Ненавидел Плеханова, Струве, Бебеля, прежних друзей – Мартова и Потресова, ненавидел Троцкого.

– Они все хотят, – шептал сквозь зубы, – чтобы я после поражения восстания и усиления реакции пальнул себе в лоб как самый большой преступник, почти предатель вроде Гапона, как чудовище, посылающее людей на верную смерть!

Засмеялся тихо и злобно, так как открыл себе четко глаза, что мысль о возможности самоубийства ни разу не пришла ему в голову.

Знал, что плохо, что Россия, перепуганная «столыпинскими галстуками», как называли виселицы, которыми председатель Совета Министров, Петр Столыпин, накрыл всю страну, погружается в пучину бездонного мрака и подавленности.

Перед глазами Ленина прошли сотни рабочих, крестьян, солдат и революционной интеллигенции – все, посещающие его в Куок-кале и Териоках.

Он беседовал с ними и слышал, и еще более ощущал невысказанные мысли. Были они мрачными и безнадежными. Все были убеждены, что революция была на долгие годы сломлена, рабочие организации были уничтожены, что нужно пересмотреть партийные программы и требовать для утверждения самую большую легальную социал-демократическую партию в парламенте.

Ленин кипел гневом. Чувствовал отвращение к своим падающим духом сторонникам. Никогда не имел друзей, так как не признавал дружбы. Требовал только преданности делу.

Каждого из наиболее верных товарищей мог бы без колебания отвергнуть, растоптать, послать на смерть, если бы тот оказался ненужным или приносящим вред. Чувствовали это все, и избегали входить с ним в близкие отношения. Он жил, влюбленный в дело. Переставал быть человеком. Превращался в машину, то бурлящую пережитой идеей, то видоизменяющую движение своих колес и шестерен, отвечающих надежно на всякие наиболее сложные, непредвиденные наружные импульсы.

Михаил Калинин.

Фотография. Начало ХХ века

Припомнил себе внезапный случай, который имел место в Куоккале. Пробудил он давние воспоминания о Поволжье и о Сибири и заставил Ленина стиснуть зубы и молчать, хотя и готов был проклинать и разбивать головы собственными руками.

Калинин, один из ближайших его учеников, привел с собой несколько крестьян, делегатов Рабочей партии в Государственной Думе. Гости смотрели недоверчиво, исподлобья и молчали.

– Приветствую вас, товарищи, – начал Ленин, добродушно улыбаясь крестьянам. – Надеюсь, что вместе пойдем к цели, полной смене строя в России.