Мигель де Сервантес - Дон Кихот. Часть 1

– А, дон-негодяй, попался! отдавай мне сейчас мой таз и мой вьюк и всю сбрую, которую ты у меня украл.

Санчо, так неожиданно схваченный за горло, услыхав обращенные к нему ругательства, обхватил одной рукой вьюк, а другой дал такой тумак цирюльнику, что раскровенил ему челюсти; но цирюльник своей добычи все-таки не выпустил и, крепко уцепившись за вьюк, заорал во все горло, так что все гости прибежали на шум их сражения:

– Именем короля и правосудия, – кричал он, – я хочу взять мое добро, а он хочет меня убить, этот негодяй, грабитель больших дорог.

– Ты врешь! – отвечал Санчо, – я не грабитель на больших дорогах, и эту добычу мой господин Дон-Кихот получил в честном бою.

Между тем Дон-Кихот, тоже в числе прочих проворно прибежавший сюда, был уже свидетелем этого свора и приходил в восторг, видя с каким мужеством его оруженосец принимал то наступательное, то оборонительное положение. Он убедился в эту минуту, что его оруженосец – человек храбрый, и в глубине души строил предположения при первом же удобном случае посвятить его в рыцаря, находя, что рыцарское звание как нельзя лучше пристанет к нему. Между прочими словами, которыми разразился цирюльник, он сказал в ссоре:

– Этот вьюк мой, как смерть – Божья; я его так хорошо знаю, как будто родил его на свет да вот мой осел в стойле, он не позволит мне соврать. Не верите, так примерьте вьюк, и если он не подойдет к нему, как перчатка к руке, пусть я буду подлецом. Мало того, в тот же день они у меня отняли еще и таз для бритья, совсем новенький, еще не обновленный и стоивший мне порядочных денег.

Далее Дон-Кихот не мог сдерживаться; он стал между двумя сражающимися, развел их и, положив вьюк на землю, чтобы он был виден всем до выеснения истины, воскликнул:

– Господа, для вас всех станет сейчас очевидно, в каком заблуждении находится этот добрый оруженосец, называя тазом для бритья то, что есть, было и будет шлемом Мамбрина, которым я завладел в честном бою и обладаю теперь по праву и справедливости. Что касается вьюка, то я в это дело не вмешиваюсь, могу только сказать, что мой оруженосец Санчо попросил у меня позволения снять сбрую с лошади этого побежденного труса и нарядить в нее свою; я дал ему это позволение: он взял сбрую, а относительно того, как седло превратилось в простой вьюк, я могу дат вам только обычное объяснение, то есть, что подобного рода превращения часто случаются в рыцарских событиях. В доказательство и подтверждение моих слов, беги поскорей, мой сын Санчо, и принеси сюда шлем, который этот чудак называет тазом для бритья.

– Ну, уж нет, господин, – возразил Санчо, – если у нас нет ничего другого в доказательство нашей правоты, то наше дело не выгорело. Этот шлем Мамбрина – такой же цирюльничий таз, как это – вьюк, а не седло.

– Делай, что я тебе приказываю! – сказал Дон-Кихот, – может быть не все в этом замке происходит благодаря очарованию.

Санчо отправился за цирюльничьим тазом, принес его, и Дон-Кихот, взяв его в руки, воскликнул:

– Посмотрите же, господа, с какими глазами может этот оруженосец говорить, что это цирюльничий таз, а не шлем Мамбрина, как утверждаю я? Клянусь рыцарским орденом, звание которого я ношу, что с того времени, как я овладел этим шлемом, я ничего не убавил и не прибавил к нему.

– Совершенная правда, – прервал Санчо, – потому что с того времени, как мы его добыли, до сей поры – мой господин дал только одну битву, – это когда он освобождал несчастных каторжников и, право, без помощи этого тазика-шлема ему пришлось бы тогда плохо, потому что в этой свалке камни сыпались на него градом.

– Как это вам покажется, господа? они все еще стоят на своем, что это не таз для бритья, а шлем.

– И кто скажет противное, – прервал Дон-Кихот, – того я заставлю понять, что он лжет, если он рыцарь, и что он солгал тысячу раз, если он – оруженосец. Присутствовавший при этих препирательствах наш знакомый цирюльник господин Николай, прекрасно зная характер Дон-Кихота, захотел еще больше раззадорить рыцаря и пошутить для потехи зрителей. Поэтому, обращаясь к другому цирюльнику, он сказал:

– Господин цирюльник, или кто бы вы там ни были, знайте, что я принадлежу к тому же званию, как и вы, что вот уже больше двадцати лет, как я получил свой диплом после испытания, и отлично знаю все без исключения орудия и принадлежности цирюльничьего ремесла, знайте кроме того, что во времена моей молодости я служил в солдатах и не менее хорошо знаю, что такое шлем, шишак и другие военные вещи, то есть все виды вооружения, носимого солдатами. И я теперь утверждаю, если только никто не выскажет другого более справедливого мнения, – потому что я всегда готов уступить мнению человека более разумного, – итак, я утверждаю, что эта вещь, которую мы видим перед собой и которую наш добрый господин держит в руке, – не только не цирюльничий таз для бритья, но так же похожа на него, как белое на черное, как истина на ложь. Но я должен также прибавить, что хотя это и шлем, но шлем не целый.

– Нет, не целый, – воскликнул Дон-Кихот, – ему недостает целой половины, у него нет застежек.

– Совершенно верно, – добавил священник, понявший к чему клонит его друг, господин Николай, и их мнения немедленно же нашли поддержку со стороны Карденио, дон-Фернанда и спутников последнего. Сам аудитор принял бы участие в шутке, если бы не был так занят делом дон-Луиса; но он был так погружен в серьезные размышления, что не обращал почти никакого внимания на эту потеху.

– Батюшки мои! – воскликнул одураченный цирюльник, – возможно ли, чтобы столько порядочных людей говорили, что это не таз, а шлем! Ну, над этим в пору подивиться самому ученому университету! Ну, уж если этот таз для бритья – шлем, так этот вьюк, стало быть, в самом деле седло, как уверял этот господин.

– Мне он кажется вьюком, – ответил Дон-Кихот, – но я уж сказал, что я не вмешиваюсь в это дело.

– Вьюк ли это или седло, – сказал священник, – решить этот вопрос мы предоставляем господину Дон-Кихоту, потому что в делах, касающихся рыцарства, и я, и эти господа – все мы предоставляем ему пальму первенства.

– Правда, господа, – воскликнул Дон-Кихот, – после таких странных приключений, случившихся со мной в этом замке за два раза, когда я в нем останавливался, я не осмеливаюсь решать предлагаемые мне вопросы относительно чего бы то ни было, что в нем находится; потому что я уверен, что все происходящее здесь делается посредством очарования. В первый раз меня беспокоили посещения очарованного мавра, прогуливающегося по этому замку, а Санчо не мог избегнуть посещения его свиты, потом вчера вечером я целых два часа провисел, повешенный за руку, сам не зная, ни как, ни за что постигла меня эта невзгода. Поэтому было бы слишком большою смелостью с моей стороны, если бы я среди таких неустойчивых обстоятельств решился высказать свое мнение. Относительно странного уверения, будто бы это цирюльничий таз, а не шлем, я уже ответил; что же касается того, вьюк ли это или седло, я не осмеливаюсь произнести определенный приговор и предпочитаю оставить этот вопрос на ваше решение, господа. Так как вы не рыцари, то, может быть, вам не придется иметь дело с здешними очарованиями, и, имея свой разум вполне свободным, вы будете в состоянии судить о делах этого замка так, как они происходят в действительности, а не как они мне кажутся. – Несомненно, – ответил дон-Фернанд, – господин Дон-Кихот говорил как оракул: решение этого затруднения принадлежит действительно нам; и чтобы оно было разрешено на сколько возможно верно, я соберу голоса этих господ и представлю точный и верный отчет о результате этой тайной подачи голосов.