Оноре Бальзак - Сочинения

Круазо появлялся всегда в великолепном белье, василькового цвета фраке, в светлом шелковом жилете, в черных панталонах, в башмаках на толстой подошве, завязанных черными шелковыми лентами и поскрипывающих, как у аббата. В руках он неизменно держал свой четырнадцатифранковый шелковый цилиндр.

– Я стар и детей у меня нет, – сказал он молодой женщине через несколько дней после визита Серизе к Максиму. – Родичей своих я терпеть не могу. Все это мужичье, на то только и годное, чтобы землю пахать. Представьте себе: я пришел сюда из деревни с шестью франками, и вот – составил себе здесь состояние. Я не гордец… Красивая женщина мне ровня. Не лучше ли некоторое время побыть мадам Круазо, чем год – служанкой какого-нибудь графа?.. Рано или поздно он вас бросит. И тогда вы обо мне вспомните… Ваш слуга, прекрасная барышня!

Все это он подготовлял потихоньку. Малейшая любезность говорилась им тайком. Никто на свете не подозревал, что этот чистенький старичок влюбился в Антонию, ибо он вел себя в салоне для чтения так благоразумно и сдержанно, что ничем не выдал бы сопернику своих чувств. Два месяца Круазо остерегался отставного начальника таможен. Но в середине третьего месяца он имел случай убедиться, насколько необоснованны были его подозрения. Устроив однажды так, чтобы выйти вместе с Денизаром, он пошел с ним рядом и, расхрабрившись, сказал ему:

– Прекрасная погода, сударь!

На что бывший чиновник ответил:

– Погода, как при Аустерлице, сударь; я там был… и даже был ранен, этот крест я получил в награду за свое поведение в тот славный день…

Так, мало-помалу, слово за слово, полегоньку-потихоньку между этими двумя обломками Империи установились дружеские отношения. Маленький Круазо был связан с Империей благодаря своему знакомству с сестрами Наполеона: он был их каретником и частенько донимал их своими счетами. Поэтому он выдавал себя за человека, хорошо знакомого с императорской фамилией.

Максим, узнав от Антонии, что приятный старичок – так тетка прозвала рантье – позволяет себе делать ей разные предложения, пожелал его увидеть. Война, которую Серизе объявил ему, заставила этого надменного щеголя обдумать свое положение на шахматной доске, учитывая всякую пешку. И рассудок подсказал ему, что появление приятного старичка – это удар колокола, предвещающий несчастье. Однажды вечером Максим спрятался во второй, темной комнате, у стен которой стояли библиотечные полки. Оглядев в щелку между двумя зелеными портьерами семерых или восьмерых завсегдатаев салона, он одним взглядом проник в душу маленького каретника, оценил его страсть и был очень рад убедиться в том, что, когда его собственная прихоть пройдет, довольно роскошное будущее, как по приказу, откроет перед Антонией свои лакированные дверцы.

– А этот? – спросил он, указывая на дородного, красивого старика, украшенного орденом Почетного легиона. – Кто это такой?

– Бывший начальник таможен.

– Какая подозрительная внешность! – пробормотал Максим, пораженный осанкой господина Денизара.

В самом деле, отставной воин держался прямо, как колокольня; голова его привлекала внимание напудренной и напомаженной шевелюрой, почти такой же, какие бывают на костюмированных балах у возниц почтовых карет. Под этим подобием белого войлока, плотно облегавшего удлиненный череп, вырисовывалась старческая физиономия, чиновничья и вместе с тем солдатская, своим высокомерным выражением довольно схожая с той, которою на карикатурах наделили газету «Конститюсьонель». Этот бывший таможенный чиновник, престарелый и дряхлый, выгиб спины которого ясно говорил, что без очков он уже читать не может, выставлял, однако, свое почтенное брюшко с надменностью старца, имеющего любовницу; он носил в ушах золотые серьги, напоминавшие серьги старого генерала Монкорне, завсегдатая Водевиля. Денизар питал слабость к синему цвету: его панталоны и старый сюртук, очень свободные, были из синего сукна.

– Давно ли ходит сюда этот старик? – спросил Максим, которому очки Денизара показались подозрительными.

– О! С самого начала, – ответила Антония, – вот уже скоро два месяца.

«Хорошо: ведь Серизе появился лишь месяц назад», – подумал Максим.

– Заставь-ка его что-нибудь сказать! – шепнул он на ухо Антонии. – Мне хочется услышать его голос.

– Ну это не так-то легко, – ответила она, – он никогда не говорит со мной.

– Зачем же он тогда приходит?.. – спросил Максим.

– Да так, сущая причуда, – ответила прекрасная Антония. – Прежде всего, несмотря на свои шестьдесят девять лет, он имеет «пассию»; но, ввиду тех же шестидесяти девяти лет, он точен, как часы. Старикашка отправляется обедать к своей «пассии» на улицу Виктуар ежедневно в пять часов… вот бедняжка! От нее он выходит в шесть, является сюда, за четыре часа прочитывает все газеты и возвращается к ней в десять. Папаша Круазо говорит, что ему известны основания такого поведения господина Денизара, он одобряет его и на его месте поступал бы точно так же; так что я знаю свое будущее! Если я когда-нибудь стану мадам Круазо, то от шести до десяти буду свободна!

Максим заглянул в «Альманах 25 000 адресов» и нашел в нем такие успокоительные строчки:

«Денизар, кавалер ордена Почетного легиона, отставной начальник таможен; улица Виктуар».

Это его окончательно успокоило.

Незаметно господин Денизар и господин Круазо успели обменяться кое-какими признаниями. Ничто так не сближает мужчин, как известная общность взглядов на женщин. Папаша Круазо отобедал у той, которую называл «красоткой господина Денизара». Тут я должен отметить одно довольно важное обстоятельство. Кабинет для чтения был оплачен графом наполовину наличными, наполовину векселями, подписанными упомянутой девицей Шокарделлой. Подоспел очередной платеж, а денег у графа не оказалось. И вот первый из трех тысячефранковых векселей был галантно оплачен приятным каретником, которому старый прохвост Денизар посоветовал закрепить ссуду, выговорив себе право распоряжаться кабинетом для чтения.

– Я с этими красотками немало красивых историй насмотрелся… – сказал Денизар. – И что бы там ни было – даже когда я голову теряю – с женщинами я всегда начеку. Прелестное созданье, от которого я сейчас без ума, своего добра не имеет, – все принадлежит мне. И контракт на квартиру на мое имя…

Вы знаете Максима: он счел каретника еще совсем молодым! Заплати Круазо все три тысячи – Максим и тогда бы близко его не подпустил: он больше, чем когда-либо, был влюблен в Антонию…

– Ну еще бы! – сказал ла Пальферин. – Ведь она просто средневековая красавица Империа.

– У этой женщины грубая кожа! – воскликнула лоретка, – такая грубая, что ваша красавица разоряется на ванны с отрубями.