Оноре Бальзак - Сочинения

В пылу спора Газональ и не заметил, как очутился в особняке Леона, обставленном с такой роскошью, что южанин онемел от изумления и перестал препираться. Лишь позднее он понял, что Бисиу уже успел сыграть с ним шутку.

В половине шестого, когда Леон де Лора одевался к вечеру в присутствии Газоналя, пораженного сложностью этих суетных приготовлений и робевшего перед исполненным важности камердинером, доложили о педикюрщике.

Публикола Массон, пятидесятилетний человек небольшого роста, лицом похожий на Марата, раскланялся с Газоналем и Бисиу, положил ящичек с инструментами на пол и уселся на низенький стул против Леона.

– Как дела? – спросил Леон, протягивая ему ногу, предварительно вымытую камердинером.

– Мне пришлось взять двух учеников, двух молодых людей, которые, изверившись в своей будущности, изменили хирургии ради науки ухода за телом; оба умирали с голоду, хотя и талантливы.

– О! Я спрашиваю не о мозольных делах; меня интересует, в каком положении ваши политические дела…

Массон метнул в сторону Газоналя взгляд, более красноречивый, чем любой вопрос.

– О, вы можете говорить свободно, это мой кузен и почти что ваш единомышленник: он считает себя легитимистом.

– Ах, так! Ну что ж, мы движемся! Мы шагаем вперед! Еще пять лет, и вся Европа будет нашей!.. Италия и Швейцария подвергаются энергичной обработке, и при первом же благоприятном случае мы готовы выступить. Здесь у нас пятьдесят тысяч вооруженных людей, не считая тех двухсот тысяч граждан, у которых нет ни гроша за душой…

– Постойте! – прервал его Леон. – А укрепления?

– Они слеплены из теста, их мигом проглотят, – ответил Массон. – Во-первых, мы не допустим, чтобы были пущены в ход пушки; а во-вторых, у нас есть небольшая машинка, более мощная, чем все укрепления в мире, машинка, изобретенная неким врачом, который ею излечил больше людей, чем все врачи, вместе взятые, доконали в те времена, когда она действовала вовсю.

– Как вы решительны! – воскликнул Газональ; у него холодок пробежал по телу, когда он увидел выражение лица Публиколы.

– Что поделаешь? Иначе нельзя! Мы пришли после Робеспьера и Сен-Жюста, и мы должны их превзойти. Они были недостаточно смелы, сами видите, что из этого получилось: император, старшая династия, младшая династия! Мало подстригли монтаньяры социальное дерево!

– Вот что! – вмешался Бисиу. – По слухам, вы будете консулом или чем-то вроде трибуна, – так не забудьте, что я уж целых двенадцать лет домогаюсь вашего покровительства.

– С вами ничего не случится: нам понадобятся шутники, и вы сможете занять место Барера, – ответил педикюрщик.

– А я? – спросил Леон.

– Вы – мой клиент, и это вас спасет; но, вообще говоря, талант – возмутительная привилегия, носителям которой дозволяют во Франции слишком многое, и мы будем вынуждены убрать кое-кого из наших великих людей, чтобы научить остальных быть обыкновенными гражданами…

Полусерьезный, полушутливый тон педикюрщика привел Газоналя в содрогание.

– Значит, – спросил он, – религии не будет?

– Не будет религии государственной, – ответил Массон, делая ударение на последнем слове, – у каждого будет своя религия. Очень хорошо, что в последнее время покровительствуют монастырям, это подготовляет финансовые ресурсы для нашего правительства. Все втайне работает на нас. Все те, кто жалеет народ, кто кричит по поводу пролетариата и оплаты труда, кто пишет сочинения против иезуитов, кто занимается исследованием вопроса об усовершенствовании чего бы то ни было… сторонники равенства, гуманисты, филантропы – все они составляют наш передовой отряд. Мы накопляем порох, а они тем временем плетут фитиль, который воспламенится, когда то или иное событие заронит искру.

– Чего же вы все-таки хотите для счастья Франции? – спросил Газональ.

– Мы хотим равенства всех граждан, дешевизны съестных припасов… Мы хотим, чтобы не было ни бедняков, лишенных всего, ни миллионеров, ни кровопийц, ни жертв!

– Ах, вот что – опять максимум и минимум , – сказал Газональ.

– Вот именно, – решительно заявил педикюрщик.

– И фабрикантов больше не будет? – полюбопытствовал Газональ.

– Все будут производить для государства, все мы будем жить на счет Франции… Каждый будет получать свой рацион, как матросы на корабле, и работать в меру своих способностей.

– Ладно! – сказал Газональ. – А покамест в ожидании того дня, когда вы сможете рубить аристократам головы…

– Я обрезаю им ногти, – договорил за него неистовый республиканец, на лету подхватив каламбур.

Он собрал свои инструменты, учтиво раскланялся и вышел.

– Возможно ли такое? В 1845 году?.. – вскричал Газональ.

– Будь у нас больше времени, – ответил пейзажист, – мы показали бы тебе одного за другим всех деятелей 1793 года. Ты только что видел Марата, а мы знаем еще Фукье-Тенвиля, Колло д'Эрбуа, Робеспьера, Шабо, Фуше, Барраса, есть даже изумительная госпожа Роллан.

– Согласитесь, в этом представлении была изрядная доля трагизма, – заметил южанин.

– Уже шесть часов; прежде чем мы поведем тебя на «Жонглеров» (сегодня играет Одри), – сказал Леон своему кузену, – необходимо нанести визит госпоже Кадин, актрисе, к которой очень благоволит докладчик по твоему делу, Массоль; сегодня вечером ты должен как можно усерднее ухаживать за ней.

– Постарайтесь расположить в свою пользу эту влиятельную особу, – прибавил Бисиу. – Я дам вам кое-какие указания. Применяете ли вы на своей фабрике женский труд?..

– Разумеется, – ответил Газональ.

– Это все, что я хотел знать, – сказал Бисиу, – вы не женаты, вы – мужчина в соку…

– Верно! – вскричал Газональ. – Вы угадали мою слабость: обожаю женщин…

– Так вот… если вы захотите пустить в ход маленькую хитрость, которую я вам укажу, то, не истратив ни гроша, изведаете всю прелесть близости с актрисой…

По дороге на улицу Виктуар, где жила знаменитая Женни Кадин, Бисиу, задумавший сыграть с недоверчивым провинциалом презабавную шутку, едва успел объяснить ему, в какой роли тот должен выступить; но, как покажет дальнейшее, южанин понял его с полуслова.

Трое друзей поднялись на третий этаж довольно красивого дома и застали актрису за обедом: она должна была играть в театре «Жимназ» во второй пьесе. Представив Газоналя этой могущественной особе, Леон и Бисиу, под предлогом осмотра недавно купленного ею столика, оставили их вдвоем; но выходя, Бисиу шепнул ей:

– Это кузен Леона, фабрикант, миллионер. Чтобы выиграть тяжбу против префекта в Государственном совете, он решил очаровать вас и таким образом привлечь на свою сторону Массоля.

Весь Париж знает, как прелестна эта актриса; вполне понятно, что южанин, увидев ее, растаял. Вначале она обошлась с ним довольно холодно, но затем, в течение немногих минут, которые они провели наедине, была очень любезна.