Коллектив авторов - 7 великих комедий (сборник)

С ума сошёл! прошу покорно!
Да невзначай! да как проворно!
Ты, Софья, слышала?

Кто первый разгласил?

Ах, друг мой, все!

Ну все, так верить поневоле,
А мне сомнительно.

О чём? о Чацком, что ли?
Чего сомнительно? Я первый, я открыл!
Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!
Попробуй о властях – и нивесть что наскажет!
Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
Хоть пред монаршиим лицом,
Так назовёт он подлецом!..

Туда же из смешливых;
Сказала что-то я – он начал хохотать.

Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах.

Меня модисткою изволил величать!

А мужу моему совет дал жить в деревне.

Безумный по всему.

Я видела из глаз.

По матери пошёл, по Анне Алексевне;
Покойница с ума сходила восемь раз.

На свете дивные бывают приключенья!
В его лета с ума спрыгнул!
Чай, пил не по летам.

О! верно…

Без сомненья.

Шампанское стаканами тянул.

Бутылками-с, и пребольшими.

Нет-с, бочками сороковыми.

Ну вот! великая беда,
Что выпьет лишнее мужчина!
Ученье – вот чума, учёность – вот причина,
Что нынче, пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

И впрямь с ума сойдёшь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,
Да от ланкартачных взаимных обучений [101].

Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи,
Профессоры!! – у них учился наш родня,
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Фёдор, мой племянник.

Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчёт лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.

Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы, да сжечь.

Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,
Был ценсором назначен я,
На басни бы налёг; ох! басни – смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а всё-таки цари.

Отцы мои, уж кто в уме расстроен,
Так всё равно, от книг ли, от питья ль;
А Чацкого мне жаль.
По-христиански так; он жалости достоин,
Был острый человек, имел душ сотни три.

Четыре.

Три, сударь.

Четыреста.

Нет! триста.

В моём календаре…

Всё врут календари.

Как раз четыреста, ох! спорить голосиста!

Нет! триста! – уж чужих имений мне не знать!

Четыреста, прошу понять.

Нет! триста, триста, триста.

Вот он.

Шш!

Шш!

Ну как с безумных глаз
Затеет драться он, потребует к разделке!

О господи! помилуй грешных нас!

Любезнейший! Ты не в своей тарелке.
С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров.

Да, мочи нет: мильон терзаний
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков.

Душа здесь у меня каким-то горем сжата,
И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
Нет! недоволен я Москвой.

Москва, вишь, виновата.

Подальше от него.

Гм, Софья! – Не глядит!

Скажите, что вас так гневит?

В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал – и нашёл, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды…
Он рад, но мы не рады.
Умолк, и тут со всех сторон
Тоска, и оханье, и стон.
Ах! Франция! Нет в мире лучше края! —
Решили две княжны, сестрицы, повторяя
Урок, который им из детства натвержен.
Куда деваться от княжен!
Я одаль воссылал желанья
Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья;
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад —
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду на другую
По шутовскому образцу:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,
Рассудку вопреки, наперекор стихиям;
Движенья связаны, и не краса лицу;
Смешные, бритые, седые подбородки!
Как платья, волосы, так и умы коротки!..
Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
«Как европейское поставить в параллель
С национальным – странно что-то!
Ну как перевести мадам и мадмуазель ?
Ужли сударыня !!» – забормотал мне кто-то…
Вообразите, тут у всех
На мой же счёт поднялся смех.
« Сударыня! ха! ха! ха! ха! прекрасно!
Сударыня! ха! ха! ха! ха! ужасно!!» —
Я, рассердясь и жизнь кляня,
Готовил им ответ громовый;
Но все оставили меня. —
Вот случай вам со мною, он не новый;
Москва и Петербург – во всей России то,
Что человек из города Бордо,
Лишь рот открыл, имеет счастье
Во всех княжен вселять участье;
И в Петербурге и в Москве,
Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,
В чьей, по несчастью, голове
Пять, шесть найдётся мыслей здравых
И он осмелится их гласно объявлять, —
Глядь…