О. Генри - Поросячья этика

– Я, конечно, рад оказать вам услугу, но у меня тоже есть художественная жилка, – отвечает Руф. – По-моему, если человек может похитить свинью лучше всякого другого человека, – он художник. Свиньи – мое вдохновение. Особенно эта свинья. Давайте мне за нее хоть двести пятьдесят, я и то не продам.

– Нет, послушайте, – говорю я, вытирая пот со лба. – Тут дело не в деньгах, тут дело в искусстве; и даже не столько в искусстве, сколько в любви к человечеству. Как знаток и любитель свиней, я обязан приобрести эту беркширскую свинку. Это мой долг по отношению к ближним. Иначе меня замучит совесть. Сама-то свинка этих денег не стоит, но с точки зрения высшей справедливости по отношению к свиньям, как лучшим слугам и друзьям человечества, я предлагаю вам за нее пятьсот долларов.

– Джефф, – отвечает этот поросячий эстет, – для меня дело не в деньгах, а в чувстве.

– Семьсот, – говорю я.

– Давайте восемьсот, – говорит он, – и я вырву из сердца чувство.

Я достал из своего потайного пояса деньги и отсчитал сорок бумажек по двадцать долларов.

– Я возьму ее к себе в комнату и запру, – говорю я, пусть посидит, пока мы будем завтракать.

Я взял ее за заднюю ногу. Она завизжала, как паровой орган в цирке.

– Дайте-ка мне, – сказал Руф, взял хавронью подмышку, придержал рукой ее рыло и понес в мою комнату, как спящего младенца.

С той минуты, как я нарядил Руфа в такой шикарный костюм, его охватила страсть к разным туалетным безделицам. После завтрака он заявил, что пойдет к Мисфицкому купить себе лиловые носки. Чуть он ушел, я засуетился, как однорукий человек в крапивной лихорадке, когда он клеит обои. Я нанял старого негра с тележкой; мы сунули свинью в мешок, завязали его бечевкой и поехали в цирк.

Я разыскал Джорджа Б. Тэпли в небольшой палатке, у открытого отверстия вроде окна. Это был толстенький человечек с пронзительным взглядом, в красной фуфайке и черной ермолке. Фуфайка была заколота у него на груди брильянтовой булавкой в четыре карата.

– Вы Джордж Б. Тэпли? – спрашиваю я.

– Готов присягнуть, что я, – отвечает он.

– Ну, так я могу вам сказать, что я достал и привез.

– Выражайтесь точнее, – говорит он. – Что вы привезли? Морских свинок для азиатского удава или люцерну для священного буйвола?

– Да нет же, – говорю я. – Я привез вам Беппо, ученую свинку; она у меня в мешке, тут в тележке. Сегодня утром я нашел ее в садике у моих парадных дверей. Она подрывала цветы. Если вам все равно, я хотел бы получить мои пять тысяч долларов не мелкими, а крупными билетами.

Джордж Б. Тэпли вылетает из палатки и просит меня следовать за ним. Мы идем в один из боковых шалашей. Там на сене лежит черная, как сажа, свинья с розовой ленточкой на шее и кушает морковь, которой кормит ее какой-то мужчина.

– Эй, Мак! – кричит Тэпли. – Сегодня утром ничего не случилось с нашей всемирно известной?

– С ней? Нет! – отвечает мужчина. – У нее отличный аппетит, как у хористки в час ночи.

– С чего же вы взяли такую нелепицу? – спрашивает Тэпли, обращаясь ко мне. – Скушали на ночь слишком много свиных котлет?

Я вынимаю газету и показываю ему объявление.

– Фальшивка! – говорит он. – Ничего об этом не знаю. Вы своими глазами видели замечательное всемирно известное чудо четвероногого царства, вы видели, с какой сверхъестественной мудростью оно вкушает свой утренний завтрак; вы своими глазами могли убедиться, что оно не украдено и не заблудилось. До свиданья. Будьте здоровы.

Я начал понимать, в чем дело, и, усевшись в тележку, велел дяде Нэду ехать к ближайшей аллее. Там я вынул мою свинью из мешка, тщательно установил ее, долго прицеливался и дал ей такого пинка, что она вылетела из другого конца аллеи – на двадцать футов впереди своего визга.

Потом я заплатил дяде Нэду его пятьдесят центов и пошел в редакцию газеты. Я хотел, услышать своими ушами – коротко и ясно – обо всем происшествии. Я вызвал к окошечку агента по приему объявлений.

– Я держал пари, и мне нужны кое-какие подробности, говорю я. – Не был тот человек, который сдал вам объявление о свинье, толстенький, с длинными черными усами, со скрюченной левой ногой?

– Нет, – отвечает агент. – Он очень высокий и тощий, волосы у него кукурузного цвета, а расфуфырен, как оранжерейный цветок.

К обеду я вернулся к миссис Пиви.

– Не оставить ли на огне немного супу для мистера Татама? – спрашивает она.

– Долго вам придется его ждать, – говорю я. – Сохраняя для него горячий суп, вы истощите на топливо все угольные копи и все леса обоих полушарий.

– Итак, вы видите, – заключил свою повесть Джефф Питерс, – как трудно найти надежного и честного партнера.

– Но, – начал я, считая, что долгое знакомство дает мне право на такой вопрос, – правило-то ваше обоюдоострое. Предложи вы ему поделить пополам обещанную в газете награду, вы не потеряли бы…

Джефф остановил меня взглядом, полным благородной укоризны.

– Совершенно разные вещи, и смешивать их нельзя, – сказал он. – То, что я пытался проделать, есть самая простая спекуляция, нравственная, разрешенная всеми законами. Дешево купить и дорого продать – чем, как не этим держится Уолл-Стрит? Там «быки» и «медведи» [1], а тут была свинья. Какая же разница? Свиная щетина – разве она не под стать рогам и звериной шкуре?

Термины американской биржи.