Генри Хаггард - Священный Цветок. Суд фараонов

– Я слыхал об этом боге от жрецов, – говорил Рамзес II, – но после восшествия вашего величества на небо он просуществовал недолго. Уже в мое время трудно было найти его изображение. Ваше имя было неудачно выбрано. Потомки звали вас «еретиком» и истребляли ваши идолы. О, не обижайтесь. Многих из нас называли еретиками. Вот хотя бы моего сына, Сета II, – он указал на человека с кротким задумчивым лицом, – меня уверяли, будто втайне он поклонялся богу евреев – тех самых рабов, которых я заставлял строить свои города. Взгляните на эту даму рядом с ним. Красива, не правда ли? Какие огромные фиолетовые глаза. Говорят, это все из-за нее – она сама была еврейка.

– Я поговорю с ним. У нас, наверное, найдется кое-что общее. А теперь позвольте объяснить вашему величеству…

– Нет, пожалуйста, не теперь. Позвольте познакомить вас с моей женой.

– С вашей женой? С которой? У вас их было много, и ваше величество оставили после себя многочисленное потомство – их здесь несколько сотен.

– А вот и моя супруга, Нефертити, – позвольте вам представить ее, это была единственная моя жена.

– Да, я слышал. Ваше величество, по-видимому, были слабы здоровьем. Разумеется, при таких обстоятельствах. О, пожалуйста, не обижайтесь. – Нефертити, любовь моя. Ах, простите, Нефертити ушла побеседовать… со своими детьми. Позволь тебя представить твоей предшественнице, царице Нефертити. Она очень интересуется многоженством, объясни ей, что для женщины это вовсе не так плохо. Ну, до свидания. Мне еще надо побеседовать со своим дедом, Рамзесом I. Когда я был маленьким мальчиком, он был очень добр ко мне.

В это мгновение Смит утратил всякий интерес к столь странному разговору, так как неожиданно он увидел царицу своих грез – Ма-Ми. О, несомненно, это она, только в десять раз прекраснее, чем на портрете. Высокая и сравнительно белокожая, с мечтательными темными глазами, с загадочной улыбкой, которую он так любил. На ней было простое белое платье и вышитый пурпуром передник, венец из золотых змей с бирюзовыми глазами; на груди и на руках ожерелья и браслеты – те самые, которые он вынул из ее гробницы. Она, по-видимому, была не в духе, или, вернее, задумчива; стояла поодаль от других, опершись на балюстраду, и без особенного интереса прислушивалась к разговорам.

Неожиданно к ней приблизился один из фараонов, сильный мужчина с толстыми губами.

– Приветствую ваше величество.

Она вздрогнула и ответила:

– Ах! Это вы? Приветствую ваше величество. – И поклонилась ему, довольно смиренно, но не без оттенка насмешки.

– Ну, вы не очень торопитесь найти меня, Ma-Ми. Принимая во внимание, как мы редко видимся…

– Я видела, что ваше величество заняты беседой с моими сестрами царицами и с другими дамами на галерее, которые, насколько мне известно, не царицы, если только вы не взяли их в жены после моей смерти…

– Надо же поздороваться с родными.

– Разумеется. Но, видите ли, у меня здесь нет родных, по крайней мере, близко мне знакомых. Мои родители, если припомните, рано умерли, оставив меня наследницей, и до сих пор гневаются на меня за то, что я, послушавшись моих советчиков, вышла за вас замуж. Какая досада. Я потеряла одно из своих колец, то, на котором было изображение бога Боса. Должно быть, оно сейчас в руках какого-нибудь жителя земли – оттого я и не могу получить его обратно.

– Гм. Почему же непременно у «жителя», а не у жительницы? Но тише: суд сейчас начнется.

– Суд? Какой суд?

– Если не ошибаюсь, суд над осквернителями могил.

– Вот как. Кому же будет польза от этого суда? Скажите мне, пожалуйста, кто это? – Ma-Ми указала на женщину, выступившую вперед, роскошно одетую и необычайно красивую.

– Это гречанка, последняя из владычиц Египта. Она из рода Птолемеев. Ее всегда можно узнать по римлянину, который ходит за ней следом.

– Который? Их там много. Так это она – та женщина, которая втоптала в грязь могущество Египта и предала его? О, если б не закон, повелевающий нам жить в мире, когда мы встречаемся…

– Вы бы разорвали ее на клочки, Ma-Ми? Да, если б не этот закон, вряд ли бы мы все встретились мирно. Я еще ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь из нас отозвался хорошо о своих предшественниках и последователях.

Клеопатра подняла руки и некоторое время стояла так. Поистине она была прекрасна, и Смит, стоя на коленях и цепляясь руками за обшивку лодки, благодарил свою звезду за то, что ему, одному из смертных, дано было узреть воочию эту красавицу, изменившую судьбы мира.

Молчание воцарилось в зале, и Клеопатра начала говорить звонким и нежным голосом, проникавшим в самые дальние уголки.

– Цари и царицы Египта. Я, Клеопатра шестая, носившая это имя, и последняя царица, правившая Верхним и Нижним Египтом, прежде чем он стал страной рабов, имею сказать нечто вашим величествам, которые все в свое время с честью занимали трон, некогда бывший и моим. Я не стану говорить ни о Египте и его судьбе, ни о наших грехах – мои не меньшие из всех, погубивших его. Эти грехи все мы искупаем и наслышались о них достаточно. Но в эту единственную ночь в году, на празднике того, кого мы зовем Осирисом, но кого другие народы знали и знают под иными именами, нам дано на единый час снова стать смертными и, хотя мы лишь тени, снова воскресить в себе любовь и ненависть, владевшие нами, когда мы были облечены в плоть и кровь. Здесь на единый час воскресает былое наше величие; снова нас украшают любимые наши драгоценности; мы, как прежде, надеемся, как прежде, боимся своих врагов, преклоняемся перед нашими богами, слышим нежные речи наших возлюбленных. Больше того, нам дана радость видеть себя и других такими, как мы есть, знать все, что знают боги, и потому прощать – даже тех, кого мы презирали и ненавидели в жизни. Я кончила, я, младшая из властительниц Древнего Египта, и призываю первого из наших царей сменить меня.

Она поклонилась, и слушатели поклонились ей. Затем сошла со ступеней и затерялась в толпе. Место ее занял старик, просто одетый, с длинной бородой и мудрым лицом, без венца, а лишь с простой повязкой на седых волосах, посреди которой возвышался ободок со змеиной головой – уреус, знак царского достоинства.

– Я Менес, – сказал он, – первый фараон Египта, первый, кто объединил Верхний и Нижний Египет и принял царское звание и титулы. Я правил, как умел, и теперь, в эту торжественную ночь, когда нам снова дано увидеть друг друга лицом к лицу, предлагаю вам, прежде всего секретно и во мраке, побеседовать о тайне богов и значении ее. Затем, также во тьме и секретно, обсудить тайну наших жизней: откуда они взялись и к чему пришли… И, наконец, при свете и открыто, как мы это делали, когда были людьми, обсудить все прочие наши дела. А затем – в Фивы – отпраздновать наш ежегодный праздник. Согласны ли вы?