Джон Карр - Расследования доктора Гидеона Фелла. Преступный замысел (сборник)

– Входите, – сказал мистер Уоррен. Но хладнокровие тут же изменило ему. – Когда я… – Он глубоко вздохнул, как оратор перед речью, и продолжил, тщательно выговаривая слова: – Когда я поймаю эту трусливую наглую тварь, этого подонка, который решил, что ему все сойдет с рук… Когда я посмотрю на мерзкую рожу этого самодовольного сукиного сына, который бегает тут и бьет людей дубинкой…

– Курт! – воскликнула Пегги Гленн и кинулась ощупывать его голову, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, будто пытаясь осмотреть и за ушами.

– Ай! – дернулся Уоррен.

– Но, дорогой мой, что случилось? – спросила девушка. – Ох, почему вообще ты допустил подобное? Тебе больно?

– Детка, – с достоинством произнес Уоррен, – могу сказать, что пострадала лишь моя честь. Когда мою голову закончили зашивать, я, наверное, стал похож на бейсбольный мяч. Что же касается того, что я намеренно допустил подобное… Парни, – обратился он к Моргану и капитану, – мне нужна помощь. Я влип в неприятности, и мне нужна помощь.

– Ха! – воскликнул Валвик, пригладив усы. – Только скаши мне, кто тепя стукнул, а? Йа фосьму еко и…

– В том-то и дело – я не знаю, кто это был.

– Но почему? – спросил Морган, обозревая царящий в каюте беспорядок.

Уоррен мрачно усмехнулся.

– А вот это, приятель, уже по твоей части, – заявил он. – Не знаешь, нет ли на борту знатных мошенников, воротящих дела международного масштаба? Вроде герцога Такого-То или графини Какой-То-Там из тех, что все время ошиваются в Монте-Карло? Потому что украли документ государственной важности… Нет, я не шучу. Я даже не знал, что он здесь, я думал, его уничтожили… Говорю вам, у меня неприятности, и это не смешно. Присядьте где-нибудь, и я расскажу вам.

– Ты пойдешь к доктору, – заботливо проворковала Пегги Гленн. – Если ты думаешь, что я позволю тебе тут лежать с амнезией или чем-то подобным…

– Детка, послушай, – взмолился Уоррен. Похоже, его терпение было на исходе. – Ты, видимо, не поняла. Это настоящая бомба. Это… ну, это как одна из шпионских историй Хэнка, только, если подумать, сюжет не такой уж и избитый. Глядите, видите пленку?

Он протянул пленку Моргану. Тот развернул ее и принялся изучать в свете иллюминатора. На ней были кадры с изображением дородного седого джентльмена в вечернем туалете, сжимающего кулак, будто он произносил речь. Его рот был широко раскрыт – похоже, речь была крайне эмоциональной. Тем не менее в облике этого уважаемого джентльмена имелось кое-что любопытное – его галстук сполз к уху, а голова и плечи были усыпаны чем-то, на первый взгляд похожим на снег. На самом деле это было конфетти.

Лицо человека казалось смутно знакомым. Морган какое-то время вглядывался в него, пока не узнал ту самую Важную Персону, самого помпезного чиновника в администрации президента, могущественного властителя дум, чья подпись могла изменить ход истории. Его проникновенный бархатный голос вдохновлял миллионы американцев, слушавших по радио его выступления. Он говорил о грядущей эре народного процветания, временах, когда каждый сумеет воплотить свою мечту, не тревожась о расходах, – и так далее в том же духе, свойственном всем американским политикам того времени. Казалось, он не говорил ничего нового, но слушатели не могли устоять перед его красноречием, его образованностью, его манерами…

– Да, ты прав, – Уоррен криво усмехнулся. – Это мой дядя. Сейчас я все вам расскажу… Только не смейтесь, это все совершенно серьезно. Он славный мужик, мой дядя, Тадей Варпус, понимаете? Он оказался в этом положении из-за вполне понятных человеческих слабостей, хотя кому-то, наверное, так не покажется. Каждому политику нужно временами спустить пар, иначе они обезумеют и примутся кусать послов за уши или вроде того. Когда страна катится неизвестно куда, все идет не так, а дуболомы в правительстве блокируют принятие адекватных мер, каждый может сорваться. Особенно в подходящей компании, да еще и приняв на грудь. Так вот. Как вы знаете, у меня есть хобби – любительская киносъемка со звуком, прости господи. Где-то за неделю до отплытия я приехал к дяде Варпусу в Вашингтон, чтобы попрощаться. – Уоррен подпер подбородок руками и оглядел остальных, отошедших в поисках места, где бы присесть. – Я не мог взять с собой в круиз киноаппарат – это слишком капризное оборудование. Дядя Варпус предложил, чтобы я оставил камеру ему. Он всегда интересовался такими вещицами, и я подумал, что дядюшка захочет с ним поразвлечься и мне следует показать ему, как все работает… В первую же ночь, – продолжил Уоррен, переведя дыхание, – у дяди была крупная вечеринка. Он и несколько его приятелей-сенаторов и коллег по администрации сбежали с танцев и закрылись наверху в библиотеке, где играли в покер и выпивали. Когда я прибыл, они решили, что было бы здорово настроить мою технику и заснять их дружную компанию на камеру, да и звук записать. Мне понадобилось время, но с помощью дворецкого я установил аппарат. Тем временем все выпили еще. К тому моменту они упились, как ковбои в салуне где-то на просторах прерий, да и дядя Варпус порядком расслабился. – Уоррен зажмурился от удовольствия, вспоминая славный вечерок. – Началось все чинно-благородно. Снимал дворецкий, а я писал звук. Сначала достопочтенный Уильям Т. Пинкис произнес Геттисбергскую речь Линкольна [34]. Тут еще все было в порядке. Затем уважаемый господин министр сельского хозяйства представил сцену с кинжалом из «Макбета», весьма сильную, используя в качестве кинжала бутылку джина. Ну, и тут понеслась. Сенатор Боракс спел «Энни Лори», а затем они квартетом исполнили «Где же мой миленочек» и «Ах, эта золотая свадьба».

Пегги Гленн, сидевшая на койке спиной к стене, потрясенно уставилась на него. Ее розовые губки приоткрылись, а брови удивленно поползли вверх.

– Позвольте! – возмутилась она. – Ты дурачишь нас, Курт. Это как представить себе нашу Палату общин…

Уоррен жестом прервал ее.

– Детка, Небесами тебе клянусь, что так оно… – Он осекся, с укором взглянув на хохочущего Моргана. – Хэнк, говорю же, это серьезно!

– Да, я знаю, – Тот прекратил смеяться. – Думаю, я догадываюсь, к чему ты ведешь. Продолжай.

– Йа тумаю, фсе прафильно стелали, – сказал капитан Валвик, одобрительно кивая. – Йа фсекта тоше хотел попропофать исполнить такое. Йа пы спел фам о крусофых сутах ф тумане. Йа хорошо исопрашаю крусофые сута. Покашу фам. Ха-ха-ха!

Уоррен горестно вздохнул.

– Как я уже сказал, одна выходка повлекла за собой другие. Самый фейерверк начался, когда один из членов кабинета министров, который лишь молча хихикал какое-то время, рассказал весьма живописную историю о коммивояжере и дочери фермера. И вот пришло время для гвоздя программы. Мой дядя Варпус сидел в одиночестве, и можно было услышать, как у него в голове крутятся шестеренки – щелк-щелк, щелк-щелк, – но вот он наконец решил, что его несправедливо обделили вниманием. Он заявил, что произнесет речь. И произнес. Встал перед микрофоном, прокашлялся, расправил плечи – и излил на нас свой поток красноречия. В определенном смысле. – В голосе Уоррена звучало восхищение. – Это была самая смешная шутка из всех, которые я когда-либо слышал. Дядя Варпус, похоже, был вынужден скрывать свое чувство юмора все это время. Но мне посчастливилось стать зрителем его пародии на политическое выступление… Это, скажу я вам, было что-то! Он, не сдерживаясь и не стесняясь в выражениях, высказал свое мнение о решениях правительства, о людях в правительстве и обо всем, что связано с правительством. Затем он принялся рассуждать о внешней политике и о вооруженных силах. Он обратился к главам Германии, Италии и Франции, высказал кое-какие предположения об их происхождении и любимых способах времяпрепровождения, а также о том, куда они могут засунуть свои линкоры для достижения максимального эффекта. – Уоррен потер лоб. – Понимаете, это все было изложено в манере ура-патриотической речи со странными отсылками к Вашингтону, Джефферсону и отцам-основателям… [35]Поддавшись очарованию момента, остальные кричали и аплодировали. Сенатор Боракс достал откуда-то маленький американский флажок и, каждый раз, когда дядя Варпус выдавал особенно красноречивую сентенцию, выскакивал перед камерой, махал флажком и кричал «Ура!»… Ребята, у меня волосы дыбом встали. Я никогда не слышал столь блестящей речи с точки зрения ораторского мастерства, но что до ее содержания… Я знаю две-три газеты в Нью-Йорке, которые отвалили бы за шестьдесят футов этой пленки с миллион долларов.