Ричард О’Коннор - Психология вредных привычек

Защитные механизмы всегда бывают естественными, зачастую даже полезными. Мы полагаемся на них, чтобы справиться с тяжелыми чувствами. Эти привычки разума постепенно становятся частью работы мозга, основными кирпичиками, из которых состоит наш характер. Они могут служить во благо, позволяя нам ехать на скорости 120 км в час, не думая о последствиях внезапного сердечного приступа. С их помощью врачи скорой помощи могут сохранять спокойствие, наблюдая сцену аварии. Защитные механизмы поддерживают солдат в бою. Так мы можем успокаиваться и рассуждать здраво, не поддаваясь первому порыву.

Однако, оберегая нас от опасности или трудностей реальной жизни, защитные механизмы слегка искажают ее, подгоняя под нашу же парадигму или изгоняя ее из сознания. Именно степень искажения, вызванного защитой, свидетельствует о том, насколько защита деструктивна. Существуют так называемые здоровые защитные механизмы, например юмор, который оказывается безопасным способом выразить агрессию; или альтруизм, когда, заботясь о других, мы на самом деле заботимся о себе. Зато другие механизмы защиты – проекция, пассивная агрессия, отрицание – могут приводить к саморазрушающим последствиям.

Отрицание – классический пример защитного механизма, с помощью которого мы перестаем видеть последствия своего самодеструктивного поведения. При отрицании мы не замечаем проблем или их побочных эффектов. Алкоголик отрицает очевидные признаки своего поведения (ему все труднее и труднее обходиться без алкоголя) и не слышит ни просьб, ни предупреждений от своей жены, друзей и сотрудников. Когда жена все-таки уходит, он винит ее; когда его увольняют, упрекает начальство. Он будет обвинять что или кого угодно, только не собственное пьянство. При бессмысленном сопротивлении мы можем использовать отрицание, чтобы блокировать осознание своей враждебности, подобно подростку, не понимающему, почему его мать ворчит, убирая в доме, когда он смотрит телевизор. Укоренившееся отрицание оказывается крепким орешком, поскольку допустимый мир такого человека становится совершенно логичным, как только он принимает его условия.

Я обнаружил один способ, который помог мне много лет назад. В то время я слишком много пил. Мог проснуться утром с жутким похмельем и отличным поводом ненавидеть себя. Я залезал под душ, делал воду как можно горячее, насколько мог выдержать, и через некоторое время уже мог контролировать свои возлияния. Я прокручивал в голове вечер и еще несколько последующих дней, думая, как остановиться. Принятое решение позволяло мне почувствовать облегчение и помогало пережить день.

Но в конце концов я понял, что принимаю эти утренние решения два или три раза в неделю – и продолжаю пить. Я увидел, что просто утешаю себя фальшивыми обязательствами, которым не следую, и почувствовал стыд за свою глупость. Итак, магия действовать перестала; я уже больше не мог успокаивать себя тем же способом и вынужден был признать, что мое пьянство вышло из-под контроля. Чтобы чувствовать себя лучше, я должен был совсем бросить пить.

Защитные механизмы, позволяющие нам не видеть суровой реальности, обычно вызывают к жизни три пагубных последствия.

1. Эмоции, которые мы пытаемся заблокировать, так или иначе просачиваются в нашу жизнь. Мы ругаем детей – вместо того чтобы ругать шефа. Мы сосредоточиваем свои страхи на промедлении, а не на ответственности.

2. В конечном итоге реальность все-таки нас настигает. Настает крайний срок сдачи отчета. Наступает полоса неудач. Мы теряем работу или, в лучшем случае, не получаем повышения.

3. Психологическая защита искажает наш характер. Мы становимся нечестными с самими собой, а следовательно, и со всеми остальными. Мы не противостоим власти, а начинаем пресмыкаться. Мы не сражаемся с болезненными переживаниями, а закрываем глаза на реальность. Мы не осознаем свои ошибки, а впадаем в депрессию и продолжаем стремиться к совершенству. Наш покоробившийся допустимый мир означает, что самозащиту мы ценим больше, чем честность и смелость.

Вот пример того, как защитные механизмы влияют на нашу личность.

Рэйчел пришла на терапию с жалобами на свое одиночество {68}. Она успешная и привлекательная, у нее несколько друзей, но не было ни одного свидания. По существу, она никогда не испытывала никакого сексуального влечения ни к мужчине, ни к женщине. Рэйчел знает, что ее мать и бабушка были фригидными, и считает, что унаследовала отсутствие сексуальных чувств. Когда терапевт пытается донести до ее сознания, что половое влечение универсально, она возражает: «Я никогда не отказывалась от своей сексуальности». Однако некоторое углубление темы выявило один случай, который произошел в 14-летнем возрасте: она увлеклась одним мальчиком из школы и написала длинное письмо с признанием в любви. Это письмо она положила в его шкафчик. Мальчик прочел его вслух группке своих приятелей, что вызвало их дружный смех. Несколько дней Рэйчел чувствовала себя глубоко униженной, а затем стала игнорировать – сначала его одного, а потом и всех мальчиков в школе. Она превратилась в отчужденного, забитого и унылого ребенка, посвятившего себя только собственным занятиям. Такое отношение к жизни она перенесла и на годы своей юности, никогда не испытывая интереса к мужчинам – в попытке защититься от повторения пережитого унижения. Итак, она сказала правду и в то же время неправду: Рэйчел никогда не пыталась отказаться от сексуальных чувств, но защитные механизмы, которые она использовала, пытаясь защитить себя от возможной боли, привели к неотвратимым последствиям.

Таким образом, самодеструктивное поведение нельзя назвать компонентом «сознательного Я». Оно становится настолько привычным, что кажется частью характера, но влечет за собой непредвиденные негативные последствия. Мы не можем видеть, как нашей защите удается ранить нас, не подвергнув свою душу тщательному и объективному исследованию. Вместо того чтобы справиться со страхом и понять его, мы начинаем всеми силами отрицать реальность. А когда мы отрицаем реальность, начинаем лгать самим себе. И как только это происходит, мы начинаем лгать другим и постепенно нагромождаем все больше лжи, поддерживая самый первый самообман. Такие защитные структуры становятся тем, что Вильгельм Райх [19]называл личностным панцирем {69}. Чем больше подобных нагромождений, тем меньше мы способны видеть. Это как если бы мы сидели в танке, видя мир лишь через крошечное оконце, и только бы и могли, что стрелять во все стороны. Кончается это тем, что мы все больше и больше теряем способность к распознаванию собственных переживаний. Наш допустимый мир искажается еще сильнее, слепые пятна становятся все крупнее, а «личностный панцирь» разрастается и тяжелеет. Постоянно повторяющаяся защита покрывает «личностный панцирь» металлическими пластинами – определяющими элементами нашей парадигмы.