Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации

Умение отслеживать свое внутреннее состояние и замечать первичные эмоции – непростой навык, приобретаемый нами в детском возрасте и развивающийся в течение всей жизни. Ощущение внутреннего потока энергии и информации – основа мыслительного восприятия. Когда мы только учимся обращать внимание на данный поток посредством внимания, которое наши родители обращают на нас, мы начинаем познавать собственное сознание. Однако Энн не представился случай научиться ощущать свой внутренний мир в спокойной и безопасной обстановке после того, как она потеряла маму и переехала от бабушки с дедушкой. Ей, как и многим из нас, пришлось специально искать способ, чтобы не видеть внутренний мир.

Ощущение смысла формируется оценочными механизмами лимбических участков – непрерывным и весьма оперативным процессом сортировки происходящего в «релевантное – нерелевантное», «хорошее – плохое», «приближайся или избегай». Это вместе с сигналами из медиальной префронтальной коры помогает придать смысл событиям. Осмысленность сопровождается определенным ощущением, и в случае Энн вертикальная интеграция позволила бы ей стать восприимчивой к особому чувству важности, исходящему от ее внутреннего мира.

Кора и особенно ее фронтальные участки создают абстрактные репрезентации без какого-либо опосредования получаемых сигналов в подкорковых областях. Мы способны вспомнить слово «цветок», но не слышать его аромата, нарисовать цветок на холсте, но так и не оценить его фактуру и оттенки. Даже визуально-пространственные образы правого полушария оказываются стерильными в отсутствие доступа к подкорковым сигналам. Ведь есть же виртуозные музыканты, чья игра, однако, не трогает публику, ученые-литературоведы, равнодушные к поэзии, о которой пишут, и врачи, ставящие правильные диагнозы, но не устанавливающие эмоциональную связь с пациентами. Интеграция требует открытости, и тогда многочисленные уровни внутреннего мира проникают в поле осознанности без строгих ограничений.

Сами слова представляют собой абстрактные репрезентации, подобно островам, поднимающимся из моря ассоциативных значений. Возьмем, к примеру, слово «дочь». Если сказать «дочь» девушке, которая только что узнала, что беременна, оно вызовет у нее целый ряд ассоциаций и реакций. Это будут самые разные предположения: «с дочками весело», «дочери всегда ссорятся с матерями» или «мужчины предпочитают сыновей». Принесет ли ребенок все те радости, которые она испытывала в отношениях с собственной матерью, или, наоборот, всю горечь разочарования и замешательства?

При слове «дочь» может активироваться и заново переживаться вся жизнь самой девушки, со смесью старых и новых эмоций. Была ли она близка с мамой? Удалось ли ей найти свое «я», или мать доминировала над ней? Поставив себя на место своей матери, она задумается, каково ей было растить девочку. Как она реагировала на подростковый возраст дочери, на ее взросление, на превращение в женщину, на начало половой активности, на ее самостоятельную жизнь: благосклонно, враждебно или смущенно? И теперь, когда она сама готовится стать мамой, как ее собственная мать отнесется к новости о беременности?

Значение слова «дочь» включает все это и даже больше, в том числе и эмоциональные ассоциации.

Теперь задумайтесь о том, что слово «мама» значило для Энн. Как она могла сохранять открытость к возникающим ассоциациям, убеждениям, концепциям, проблемам развития и эмоциям? Такие элементы смысла, как поток чувств, захлестывали ее сознание, проникали в отношения, разрушали мозг. Был ли у Энн какой-то выбор? В ее ли силах было сказать: «Да без проблем, дайте мне как следует осознать боль от смерти мамы и невыносимое унижение, которому меня подвергала жена отца». Конечно, нет. Поэтому Энн нашла свой механизм выживания: она отрезала себя от смысла жизни. Хотя маневр и оказался эффективным в детстве, он воздвиг настоящую стену, отделяющую Энн не только от собственного внутреннего мира, но и от дочерей.

Когда возникают сильные первичные чувства или конкретные категоричные эмоции, обычная реакция на них определяется опытом. Если вы росли в семье, где злость выражалась в приступах ярости, то у вас, скорее всего, появляется сильная тревога каждый раз, когда вы сталкиваетесь со злостью. В ответ на тревогу вы, вероятно, привыкли чувствовать беспомощность и замешательство, ведущие к ступору. Если вы привыкли бояться ярости, то заплачете и убежите; или же у вас появляется агрессивная реакция борьбы, и тогда на злость вы ответите собственной злостью. «Бей – беги – замри» – это эмоциональные реакции на ваши собственные эмоциональные реакции.

Помимо приобретенных реакций на частые эмоциональные угрозы у нас также имеются паттерны адаптации, помогающие справляться со сложными ситуациями и своими реакциями на них. Иногда их называют защитными механизмами, и они формируют матрицу личности, то есть то, как мы ощущаем собственный внутренний мир и взаимодействуем с другими. Вот общая схема защиты, с которой сейчас соглашаются многие психологи:

появление эмоциональной реакции → возникновение тревоги/страха → активация защиты

Это отключает эмоцию, или, по крайней мере, осознанность эмоции, что, в свою очередь, снижает интенсивность тревоги/страха и позволяет жить дальше. Именно поэтому защита полезна, а иногда просто необходима.

Защитные механизмы делятся на несколько видов. Или мы рационально рассуждаем о ситуации, минимизируя осознанность ощущений, переключаясь с правого, оперирующего чувствами полушария на логическое левое. Такую стратегию использовал Стюарт. Или же мы пытаемся игнорировать обстоятельства и искажаем собственное восприятие, чтобы видеть только положительную сторону: получается избирательное игнорирование, или, по мнению некоторых, оптимизм. Бывает даже, что он оказывается уместной стратегией. Как говорится, когда вокруг одни лимоны, сделай лимонад. Часть людей проецируют болезненное чувство на других и потом ненавидят их за это. Такая примитивная и деструктивная стратегия адаптации называется проективным самоотождествлением. В ней нападение – лучшая оборона.

Все защитные механизмы объединены одной идеей – попыткой не ощущать тревоги или страха, связанных с собственными чувствами. Обычно по такому принципу работает наш «автопилот» и паттерны реагирования, используемые ненамеренно или даже бессознательно. Решение, принятое Энн в яблоневом саду, на самом деле было проницательным моментом самоанализа. Уже позже намеренное подавление превратилось в автоматическое. В детстве у Энн отсутствовал способ сгладить сильнейшее внутреннее страдание, поэтому она не могла оставаться открытой и в целях адаптации просто «ушла в кору». После того как Энн заблокировала вертикальную интеграцию, основная функция ее тела свелась к поддержанию головы.