Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации

Рука Элейн зажила, и тот случай никак не повлиял на ее здоровье, зато сказался на взрослом сознании. У нее сложилась имплицитная ментальная модель, где новизна объединилась с сильным страхом и болью. Страх проявлялся в учебе, работе и даже в личной жизни. Он говорил ей: «Новый опыт может оказаться катастрофой». Элейн в буквальном смысле боялась упасть лицом в грязь.

Я научил Элейн, как и Элисон, конкретным способам оставаться в настоящем и чувствовать себя в безопасности перед лицом страхов. И постепенно она начала радоваться учебе и друзьям. Сумев принять и исследовать свое чувство, она смогла поместить его в определенное мгновение, увидеть в нем детский страх и вплести в свою новую историю. Теперь, когда она больше не была заложницей недопонятого прошлого, Элейн заполучила контроль над жизнью с новым ощущением энергии и свободы.

Работа с такими пациентками, как Элейн и Элисон, убедила меня, что двойная концентрация внимания – один из важнейших элементов в психотерапии эмоциональных травм. Одновременность сознательного внимания, когда мы сосредоточиваемся и на прошлом, и на настоящем, – это активный вовлеченный процесс, заставляющий гиппокамп собирать вместе разрозненные элементы имплицитных воспоминаний. Наблюдающая сторона личности Элейн следила, как она чувствует образы и телесные ощущения из прошлого, но это происходило в присутствии надежного человека, способного выдержать ее болезненные воспоминания. В обстановке эмоциональной безопасности извлеченные воспоминания стали менее заряженными. Вместе мы идентифицировали ощущения Элейн как воспоминания, а не как часть нового события, и впоследствии она интегрировала фрагменты воспоминания в более масштабное и связное самоощущение. Как только ее гиппокамп начал выполнять интегрирующие функции, ее воспоминания заняли свое место в активной и открытой истории ее жизни, истории о том, кем Элейн могла стать.

Неисследованные имплицитные воспоминания формируют убеждения и ожидания. Иногда соблазнительно видеть во внедренных реакциях проявление интуиции или способности чувствовать нутром, помогающих нам глубже понять происходящее. Однако, как и Элейн, мы способны объяснять их рационально. Также такие автоматические реакции, не ст о ящие нашего доверия при выборе решений или действий, могут на самом деле быть остаточным мусором от пережитых болезненных моментов неисследованного прошлого. Они в силах вызвать у нас приступ ярости из-за каких-то блинчиков. И они привязывают нас к болезненным событиям прошлого, которые в здравом уме мы бы никогда не захотели пережить заново.

Однако когда мы интегрируем этот встроенный опыт в нашу текущую осознанность и узнаём в нем имплицитные воспоминания, а не интуицию и не взвешенные решения, мы даем себе необходимые инструменты, чтобы очнуться и вновь начать творить собственную жизненную историю. И, как мы увидим в следующей главе, способ осмысления собственной жизни – еще одна важная форма интеграции.

Моя коллега Ребекка пришла в аспирантуру после тяжелой и продолжительной истории насилия в семье. Она была пятым ребенком из семи детей в семье с матерью-алкоголиком и отцом, страдающим биполярным расстройством. Ее семья жила в настоящем хаосе и при полном отсутствии стабильности. Ребекка никогда не знала, в каком виде она обнаружит мать на следующий день, а отец, отказывающийся принимать нормотимики [41], поочередно ударялся то в маниакальное, то в депрессивное состояния. Во время ночных дежурств Ребекка рассказывала, как пряталась на чердаке со своими братьями и сестрами, и старшая сестра, Франсин, при свете фонарика рассказывала истории, пока их мать неистовствовала внизу. Франсин прижимала к себе Ребекку и других детей, и они представляли, что на время эмоциональных ураганов родителей они отправлялись в поход. «Жизнь была сущим адом, – говорила Ребекка, – и мы понятия не имели, очнемся ли от него».

Однако мне Ребекка казалась удивительно спокойной. Пациенты и ординаторы тоже отмечали ее способность справляться со сложными ситуациями, один на один или в напряженных групповых обсуждениях. Однажды я спросил ее, как ей удалось справиться с таким кошмаром.

Она ответила: «Было непросто, но помимо старшей сестры меня спасла сестра моей матери – тетя Дебби. Она помогла мне понять, что я не сумасшедшая. Даже когда я не могла пойти к ней, я знала: я всегда есть в ее сердце».

Я никогда не забуду эту фразу: «в ее сердце». Ощущение того, что Ребекка существовала в чьем-то сердце, имело для нее огромное значение.

Только несколько лет спустя я наткнулся на исследования, доказывающие, насколько важно для нашего развития наличие хотя бы каких-то гармоничных отношений, чтобы чувствовать: мы занимаем место во внутреннем мире другого человека. Это способствует нашему процветанию и дает эмоциональную устойчивость. Еще позже я прочитал, что нейронные сети, проходящие вокруг сердца и по всему телу, тесно связаны с резонансными каналами мозга. Поэтому ощущение, что нас чувствуют, помогает развить саморегулирование и делает нас более внимательными, вдумчивыми и предприимчивыми. Задолго до научных открытий поэты и дети чувствовали глубоко внутри, что сердце – действительно важный источник знания.

Но как сердечная связь с тетей спасла Ребекке жизнь? И как ей удавалось делиться своим болезненным прошлым так открыто и ясно?

Я нашел разгадку в одном удивительном исследовании ранней привязанности. Оказалось, что наши отношения в раннем детстве определяют развитие сознания, а также то, как мы будем описывать историю своей жизни, будучи взрослыми.

Начальный этап эксперимента проводился в течение первого года жизни детей. Специально обученные наблюдатели приходили домой к участникам и оценивали взаимодействие матери и ребенка по стандартизированной шкале. Затем, в конце года, все мамы с детьми приходили в лабораторию и проходили двадцатиминутный тест, известный как «Незнакомая ситуация» [42]. Он изучает последствия разлуки годовалого малыша с матерью, оставленного с неизвестным ему человеком или в одиночестве. Идея состоит в том, что это вызывает у ребенка стресс и активирует систему привязанности – то есть установленную связь с родителем.

Исследование проводилось тысячи раз придумавшими его учеными и затем сотни раз повторялось по всему миру. Реакция младенца на незнакомую ситуацию в лаборатории напрямую коррелировала с его взаимодействием с родителем дома. Ключевой оказалась фаза воссоединения. На основании того, как быстро после возвращения мамы ребенок успокаивался и возвращался к игре, было выявлено четыре типа привязанности.