Николас Эпли - Интуиция. Как понять, что чувствуют, думают и хотят другие люди

Обратите внимание: для того чтобы объяснить человеку действия любого самостоятельно двигающегося агента, начиная с бильярдного шара и заканчивая ураганом, необходимы концепции, раскрывающие, почему агент приходит в движение и останавливается, интенсивность движения агента, направленность действия и его специфическую природу. Физика, метеорология и неврология дают реальные объяснения поведению бильярдных шаров, ураганов и людей, но наличие разума позволяет интуитивно объяснить движения всех трех агентов и без знаний, удостоверенных научной степенью. Желания и цели объясняют, почему агент приходит в движение и останавливается («Он съел печенье потому, что был голоден, и перестал есть потому, что насытился»), а их сила объясняет интенсивность движения агента («Он жрал как свинья, потому что испытывал ужасный голод»). Убеждения, настроения, знания и эмоции помогают описать направление и природу действия («Он ел печенье потому, что считал , что оно вкусное, знал, что любит печенье, что насытится им и, поев, почувствует себя лучше»). Объяснения, которые дают неврологи, настолько сложны, что человеку никогда ничего объяснить не удается. Язык намерений, мотивов и других состояний сознания полностью уходит от сложностей, используя один и тот же комплекс концепций, объясняющих все действия. То, что этот ментальный язык очень неточен, не имеет значения. Он дает функциональное объяснение почти любому типу поведения и использует образы, которые понятны всем. [109]Даже пятимесячный младенец относится к самодвижущимся объектам так, словно у них есть намерения. [110]

Поскольку этот ментальный (или антропоморфный) язык неточен и чрезмерно упрощен, ученые энергично выступают против него как инструмента объяснения поведения. Психология тоже пережила почти 40-летний период господства бихевиоризма, когда исследователи вообще отказывались говорить о состояниях сознания и пытались обрести научный авторитет, объясняя поведение людей только их наблюдаемыми действиями. Язык ментальности был строго запрещен, и для объяснения самых основных действий создали совершенно новый язык. Человек больше не ел шоколад потому, что ему нравился шоколад, потому, что он испытывал голод, или потому, что поверил своей жене, что шоколад вкусный. Вместо этого приходилось объяснять, почему человек ел шоколад, в категориях возможностей, вербальных операндов и управляющих стимулов, используя язык, понять который было почти невозможно. Бихевиоризм оказывался несостоятельным не только потому, что сознание и опыт человека действительно имеют значение для человеческого поведения, но и потому, что для всех такие объяснения поведения бессмысленны. [111]

Некоторые бихевиористы старались вовсю. Пионер неврологии Дональд Хебб описывал собственные усилия, направленные на то, чтобы избегать языка ментальности в объяснении поведения подопытных шимпанзе. «В лаборатории Йеркс в течение двух лет предпринимали попытку избегать антропоморфических описаний в исследованиях темперамента. Эта попытка привела к почти бесконечному ряду конкретных актов, в которых нельзя было найти ни порядка, ни смысла. С другой стороны, используя откровенно антропоморфические концепции эмоций и настроений, можно было легко и быстро описывать особенности отдельных животных… Всякий раз, когда антропоморфическая терминология может, казалось бы, предполагать сознательные состояния у шимпанзе, она дает разумное и практическое указание на поведение». Концепция разума, лишенная любых других приемлемых толкований, практически ничего не может объяснять.

Эта функциональная цель языка ментальности, описание чего-либо как обладающего разумом, сообщает нам две очень важные вещи о механизме возникновения разума у людей и существ, не являющихся людьми. Во-первых, разум появляется тогда, когда кому-то надо что-то объяснить. Когда Теватрон действует точно так, как и предполагается, он – всего лишь бездушное оборудование. Но когда Теватрон капризничает, говорят, что «мы ему не слишком нравимся». Когда робот двигается непредсказуемо, начинает казаться, что у него есть предпочтения, планы, намерения и настроение. Неудивительно, что 60 % владельцев пылесосов Roomba, самостоятельно движущихся по комнате, сообщили, что дали им имена. Разве обычным пылесосам, которые абсолютно ничего не делают сами, когда-нибудь давали имена? Думаю, что нет.

Неожиданные события вроде подъема и падения фондового рынка выглядят результатами умысла, какими нормальное функционирование предсказуемых объектов вроде машин и компьютеров не кажется. Когда ураган с необычайной яростью обрушивается на ваш родной город и имеет катастрофические последствия, он – как раз тот каприз природы, который требует объяснения, чего-то способного заставить вас думать о промысле Божьем, что и сделал Рэй Нейгин. После того как похожее природное бедствие поразило маленький остров Гаити (я говорю о разрушительном землетрясении 2010 года), гаитяне тоже обратились к Богу. Кристина Бейли рассказывала: «Множество людей, которые никогда прежде не молились и не верили в Бога, уверовали. А человек, по собственной инициативе ставший проповедником в лагере беженцев, сказал: “Мы должны преклонить колена и просить прощения у Бога”». Конечно, такие природные явления часто называют «вмешательствами Бога» неслучайно. Нормальные, обыкновенные дни, проходящие точно так, как и ожидается, не вызывают мыслей о божественной воле.

Во-вторых, разум возникает из наших попыток объяснить явления, у которых нет других очевидных причин. Юм понимал это, когда утверждал, что всеобщая тенденция к антропоморфизации природы проистекает из нашего почти полного «неведенья причин». Это вполне интуитивное объяснение антропоморфизма. Спросите приятеля, почему люди порой верят в то, что Бог вызывает землетрясения, наводнения или другие катастрофы, – и, скорее всего, получите в ответ: «Потому что люди не знают более основательной причины произошедшего». Интересный момент заключается в том, что объяснение, которое остается, когда человек «не может привести более основательной причины», является объяснением, опирающимся на наше шестое чувство и использующим нашу интуитивную теорию мышления. И это имеет самые глубокие последствия. Был проведен ряд экспериментов, в ходе которых люди, склонные рассуждать, полагаясь на свою интуицию, с большей вероятностью заявляли, что веруют в мыслящего Бога, тогда как люди, склонные к более точным, более научным рассуждениям, обнаружили существенно меньшую веру. [112]Религиозные убеждения убедительны, поскольку разумность – в данном случае Бога – является интуитивным объяснением поведения почти всего. Исследование, проведенное в совершенно другой области, показало, что городским детям более свойственно очеловечивать животных вроде коров, свиней и оленей, чем сельским детям. [113]Почему? Потому что у сельских детей, по-видимому, больше знаний об этих животных – знаний, полученных из непосредственного опыта. Городские дети, скорее всего, черпают свои знания из мультипликационных фильмов Диснея или из беглого взгляда, который они бросают на животных из окна отцовского автомобиля. Можно сказать, что у городских детей нет «лучшего объяснения».