Дэниел Гилберт - Спотыкаясь о счастье

Свойство эта распространяется не только на бытовые предсказания по поводу вечеринок, ресторанов и спагетти. К примеру, большинство из нас не сомневается, что находиться на месте Истмена было бы гораздо приятнее, чем на месте Фишера, – и сомнений в этом не может быть, конечно, если только мы не сделаем паузу и не узнаем, как быстро, не дожидаясь просьб с вашей стороны, мозг заполнил деталями жизнь и смерть этих людей и как много значат эти вымышленные детали. Рассмотрим же две истории, которые ваш мозг почти наверняка не сочинил для вас в начале этой главы.

Вы – молодой немец-иммигрант, живущий в перенаселенном грязном Чикаго в XIX в. Несколько состоятельных семей – Арморы, Маккормики, Свифты и Фильды – монополизировали свои предприятия и могут теперь использовать вас и вашу семью, точь-в-точь как используют машины и лошадей. Вы отдаете свое время маленькой газете, требующей социальной справедливости, но вы неглупы и понимаете, что ваши статьи ничего не изменят: фабрики будут по-прежнему без передышки производить бумагу, производить свинину, производить трактора и выплевывать на улицу измученных рабочих, чьи кровь и пот питают двигатели производства. Вы – никто и ничто. Добро пожаловать в Америку. Однажды вечером на Хеймаркет-сквер вспыхивает ссора между заводскими рабочими и полицейскими. Вас не было рядом в тот момент, когда кто-то бросил бомбу, но во время облавы вас арестовывают вместе с другими «анархистскими лидерами» и обвиняют в руководстве мятежом. Ваше имя вдруг оказывается на первой полосе всех ведущих газет, и у вас появляется трибуна, с которой вы можете всенародно высказать свои убеждения. Когда судья на основании лжесвидетельства приговаривает вас к смертной казни, вы понимаете, что этот постыдный момент сохранится в истории, что вы станете известны как «хеймаркетский мученик» и что ваша казнь поможет расчистить путь для тех реформ, которых вы так жаждали, но были не в силах осуществить. Через несколько десятков лет Америка будет гораздо лучше, чем сегодняшняя, и сограждане склонят перед вами головы, чтя вашу жертву. Вы – человек не религиозный, но в эту минуту вы невольно вспоминаете Иисуса на кресте – ложно обвиненного, неправедно осужденного и жестоко казненного, отдавшего жизнь ради того, чтобы великая идея осталась жить в веках. Готовясь умереть, вы, конечно, не спокойны. Но в некоем высоком смысле этот миг – удача, кульминация мечты. Можно даже сказать, счастливейший миг вашей жизни.

Перейдем ко второй истории. Рочестер, Нью-Йорк, 1932 г., разгар Великой депрессии. Вы – старик 77 лет, который провел жизнь, строя свою империю, развивая технологии и поддерживая деньгами библиотеки, симфонические оркестры, колледжи и зубоврачебные клиники, облегчившие существование миллионов людей. Самые счастливые часы вы провели, изобретая фотокамеру, посещая европейские музеи, охотясь, ловя рыбу и плотничая в своем домике в Северной Каролине. Но из-за болезни спины вы больше не можете вести активную жизнь, которая приносила вам такое удовольствие, и каждый день, проведенный в постели, кажется вам насмешкой над тем пылким человеком, которым вы когда-то были. Добрые дни миновали, а все последующие будут делать вас только дряхлее. И однажды в понедельник вы садитесь за письменный стол, открываете колпачок любимой авторучки и пишете следующую записку: «Дорогие друзья, мое дело завершено. Чего еще ждать?» Затем вы выкуриваете сигарету и, получив от нее удовольствие в последний раз, гасите ее и приставляете ствол люггера к своей груди. Врач объяснил вам, где находится сердце, и вы чувствуете в этот момент, как оно колотится у вас под рукой. Готовясь нажать на курок, вы, конечно, не спокойны. Но в некоем высоком смысле вы осознаете, что этот единственный точный выстрел позволит вам расстаться с прекрасным прошлым и избежать горького будущего.

Продолжим. Эти подробности жизни Адольфа Фишера и Джорджа Истмена точны, но суть на самом деле заключается не в этом. Она – в том, что, как существуют вечеринки и спагетти, которые вам нравятся, и вечеринки и спагетти, которые вам не нравятся, также существуют и определенные обстоятельства бытия богатым и бытия казненным, которые делают первое менее замечательным, а последнее – менее ужасным, чем мы могли бы ожидать, будь эти обстоятельства другими. Реакции Фишера и Истмена показались вам такими неправильными по единственной причине: вы почти наверняка неверно вообразили себе подробности их жизни. И все же, не дав себе труда задуматься над этим еще раз, вы повели себя как нераскаявшийся реалист и уверенно основали свое предсказание относительно того, как вы чувствовали бы себя на их месте, на деталях, которые ваш мозг сфабриковал, пока вы смотрели в другую сторону. Ваша ошибка заключалась не в том, что вы вообразили ситуации, знать которых не могли, – для этого, в конце концов, нам и дано воображение. Она была, скорее, в том, что вы трактовали плод своего воображения как точное отображение фактов. Вы – очень хороший человек, я уверен. Но вы – очень плохой волшебник.

Будь у вас в момент зачатия возможность выбирать, вы, наверное, выбрали бы себе другой мозг, нефокусничающий. И хорошо, что никто вам такой возможности не дал. Без фокуса с заполнением у вас были бы схематические наброски вместо воспоминаний, бездействующее воображение и маленькая черная дыра в пространстве, которая следовала бы за вами, куда бы вы ни шли. Когда Кант писал, что «восприятие без концепции слепо» [32], он подразумевал, что без фокуса с заполнением мы не имели бы ничего, хотя бы отдаленно похожего на субъективные переживания, которые принимаем за нечто само собой разумеющееся. Мы видим вещи, которых на самом деле не существует, и вспоминаем вещи, которые на самом деле не происходили, и, хотя это может смахивать на симптомы ртутного отравления, подобное положение – необходимая часть нашей гладкой, без единого шва, такой нормальной реальности. Однако эти гладкость и нормальность дорого нам обходятся. Даже если мы и понимаем – смутно, чисто теоретически, – что мозг наш проделывает фокус с заполнением, мы все равно ждем, что будущее явится таким, каким мы его воображаем. Как мы вскоре увидим, беспокоиться мы больше должны не о тех деталях, которые мозг привносит, а о тех, которые он упускает.

Вскоре после исчезновения жеребца Серебряного инспектор Грегори и полковник Росс нашли и задержали человека, который пробрался в конюшню и украл призового скакуна. Но Шерлок Холмс, как всегда, оказался на шаг впереди полиции. Инспектор спросил у великого детектива: