Брене Браун - Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости

Ловушка стыда – одна из сложнейших для распознавания, выслеживания и проговаривания форм стыда. Она часто так хорошо спрятана или замаскирована, что мы по незнанию попадаем прямо в нее – иногда бесконечно, раз за разом. Когда мы пойманы, мы начинаем трястись и задавать вопрос: что случилось, почему я весь в крови? А расставивший ловушку частенько отвечает: «Что ты имеешь в виду? Я ничего не вижу. Может, у тебя глюки? Ты вообще-то как, в порядке?» Часто ловушка стыда застает нас врасплох, и мы, сами того не желая, снова и снова лезем в нее, чтобы убедиться, что она нам не померещилась.

У меня были случаи в прошлом, один – совсем недавно, когда я попалась несколько раз, прежде чем поняла, что происходит. Вот моя история про ловушку стыда.

Когда родилась Эллен, я очень радовалась, встречая других мам маленьких детей. Однажды вечером, на рабочем совещании, меня познакомили с Филлис, которая тоже недавно родила. Она, как и я, приходила за освобождением от работы. Я уговорила ее вместе пообедать и попробовать запланировать встречу вместе с детьми. Я так обрадовалась «попутчице» по путешествию в материнство, что, когда мы обедали, совершила обычную ошибку – поторопилась с откровенностью. Мне не терпелось поделиться своими новыми переживаниями, и я сказала: «Даже не представляла, что буду так уставать. Иногда так хочется поспать подольше или постоять под душем». Она ответила: «Да? А я вот никогда не жалею о том, что родила малыша».

Я, конечно, была в шоке. Я быстро ответила: «Я тоже не жалею, что родила Эллен, я говорю совсем о другом. Я просто устала». Она тут же вдарила второй раз: «Да это нормально, некоторым женщинам быть матерью непросто – природа не всем дает талант быть матерью». Тут я начала расстраиваться. «Филлис, слушай, мне нравится быть мамой, я люблю Эллен. Я ни о чем не жалею. Все здорово». Она посмотрела на меня как на ничтожество и произнесла: «Ладно, не впадай в истерику. Скоро она подрастет, и тебе будет полегче».

М-да, вот тут я уже начала крутить головой в поисках скрытой камеры и ведущего передачи Аллена Фанта [11]. Я озиралась, надеясь, что кто-нибудь подслушал этот безумный разговор и сможет подтвердить, что я не псих и на самом деле хорошая мать. Я заплакала.

Филлис сказала: «Слушай, ну я же не знала, что это твое больное место. Давай поговорим о чем-нибудь еще». Я отправилась домой смущенная и ошеломленная.

Когда я рассказала про этот случай своей подруге Дон, она была поражена. Не «ловушкой стыда». А тем, что я уже собиралась снова пойти обедать с Филлис.

Дон все повторяла: «От этого же свихнуться можно. Зачем ты подставляешься?» Тогда я не смогла ей ответить, но теперь, задним числом, мне кажется, что я хотела со второй попытки доказать, что я нормальная, достойная подруга и мать. А еще вся эта ситуация казалась мне настолько невероятной, что можно было подумать, что это какая-то фантазия.

Два месяца подряд, встречаясь с Филлис, я каждый раз приходила домой злая, подавленная и страшно агрессивная. Дошло до того, что я тратила огромное количество времени и сил, пытаясь угадать, что она скажет в следующий раз, чтобы выдумать безжалостные ответы, дать ей сдачи, поставить на место.

Особенно запомнилось одно утро, когда я готовилась встретиться с ней в обед. Я открыла новую, подаренную кем-то бутылочку лосьона – зеленый чай, базилик и пачули. Я начала его наносить и обнаружила, что он чересчур «земляной» для меня. Он пах перегноем. Я стала счищать его влажной губкой, и вдруг задумалась. «Здорово, ведь Филлис наверняка нахамит мне по этому поводу. Она всегда пахнет как прилавок Este2e Lauder». И вот, вместо того чтобы избавиться от него, я намазалась им погуще и оделась.

По дороге на обед я принялась планировать ответные удары. Лучший был такой: «А, тебе не нравится? Он натуральный. Я стараюсь, чтобы ребенок поменьше нюхал сильные духи с химическими ингредиентами. А ты?» Но она так ничего и не сказала по поводу лосьона. Она нашла другие мишени. Я сидела за столом, борясь с разочарованием и тошнотой, и при этом пыталась незаметно пристроить свою руку ей под нос. Ну не говорить же прямо: «Понюхай-ка мою руку. Не нравится, а?»

Это была последняя история, которую Дон согласилась выслушать. Она сказала: «Ты должна понять, что происходит. Это уже просто смешно». Я помню, что ответила: «Знаю. Вот я и стараюсь понять, что с ней такое». Дон вздохнула. «Что с ней такое, мне совершенно наплевать. Мне интересно, что с тобой такое».

Примерно месяц спустя я случайно встретила Филлис в аптеке, и она сказала: «Ой, как ты плохо выглядишь. Поправилась?» Я, к счастью, болела гриппом. Я так плохо себя чувствовала и была такая замученная, что даже не наскребла силенок «поддержать» разговор. Просто посмотрела на нее, пожала плечами и продолжила искать лекарство на полках. Когда она отошла, я подумала: «Какая подлая фраза. Она меня задела».

Когда я оставила попытки побить Филлис на ее поле и сосредоточилась на собственных чувствах, я обнаружила, насколько я уязвима. Теперь я понимала, что незачем мне становиться в боевую стойку. Я четко осознала, насколько сильно она обижает меня, как часто говорит злобные вещи, то и дело стыдит. Мне пора перестать с ней общаться. После каждого обеда с Филлис я уходила как оплеванная, но, только проговорив вслух слова «подлая фраза», «она меня задела», я догадалась, что пора прекратить эти отношения, и нашла время подумать о своей роли в этом маленьком бедламе.

Проговаривание стыда позволяет нам перевести наши переживания на понятный язык, нам становится легче учиться на собственных ошибках, а это и есть цель приобретения устойчивости к стыду. Мы не можем предотвратить стыд, но можем научиться распознавать его достаточно рано, чтобы переживать его конструктивно, а не разрушительно.

Вот чему я научилась, применяя четыре элемента стыдоустойчивости к моему опыту.

Во-первых, мне было одиноко и отчаянно хотелось пообщаться с кем-то по поводу своей новой роли матери. Я была крайне уязвима; мне еще предстояло понять, что материнство станет для меня серьезным фактором стыда. Я заметила, что наши отношения с Филлис превратились из обеденного партнерства в битву, но не распознала предупредительных сигналов, которые я теперь вижу в своем тогдашнем желании «выдумать безжалостные ответы, дать ей сдачи, поставить на место». Теперь я знаю, что когда мне хочется дать сдачи – я, скорее всего, пропустила включение «кнопки» стыда. Готовясь дать сдачи, я прямо-таки тону в своей уязвимости. Знаю я теперь и то, что, когда я «отбиваюсь» стыдом, это лишь увеличивает мой стыд, а не сглаживает его. Я не хочу быть такой.