Джеймс Холлис - Призраки вокруг нас. В поисках избавления

Так о чем же вся эта история? Вспомним, я ведь был затоплен синхронистичными событиями, которые олицетворяли оксюморонический, акаузальный принцип в действии. В то время, как я преданно (и, надеюсь, профессионально) исполнял свои внешние, рабочие обязанности, эти синхронизмы постепенно накопились и, в конце концов, заставили меня вспомнить о внутренней работе. Вспомним письмо от бывшего студента, цитату из Марка Аврелия – все многообразие этого мира может гармонично образовывать структурное единство. Я начал забывать, что отдельные фрагменты этого деятельного мира, легко впадающего в разобщенность и невроз, служат движению глубинных потоков. Эти потоки пытаются вытолкнуть нас на более высокий уровень личного сознания, и они же при этом заставляют нас принять скромную роль одной из частичек всеобъемлющего космического сознания. Говоря конкретно, одного сна с ворчащим генералом Грантом было недостаточно, чтобы расшевелить меня, придать мне нужный импульс. Поэтому те же самые энергии перегруппировались, перестроились и попытались мобилизовать меня иным способом – я был в смятении, но необходимую мотивацию получил.

Лицезрея величие и беспредельность нашей вселенной, мы можем устрашиться, и тогда мы взываем к посреднику, будь то государство, гуру или старательно причесанный проповедник Евангелия. Официальные поставщики религии зачастую называют тех, кто пережил личное соприкосновение с тайной, «гностиками». Что же, гносис означает «знание». Если я могу учиться тайне на собственном опыте, если я чувствую действие вселенских энергий, ощущаю их незримое присутствие, то почему бы мне не жить так, как учит меня непосредственное переживание, без посредничества со стороны других, какими бы искренними ни были их намерения?

Но многие не доверяют подобным единичным откровениям, называют это безумием, избегают встреч с незримыми энергиями, которые в действительности постоянно протекают через нас. Налицо вопиющий парадокс – большинство религиозных организаций охраняют людей от переживания религиозного опыта. Не боятся ли они, что верующий захочет сбежать из этой резервации? Уильям Вордсворт сказал о своем современнике духовидце Уильяме Блейке: многие считали его безумцем, но он прозревал глубины, неведомые здоровому уму.

Как только мы признаем присутствие невидимого в нашем видимом мире (который может заявлять о себе в сновидениях или синхронистических событиях), мы по-настоящему начинаем ценить символическую жизнь, мы снова чувствуем себя частью той тайны, которая, помимо прочего, необходимо включает в себя и наше индивидуальное путешествие. Бегство от тайн, бегство от усилий заглянуть внутрь – все это постоянно проявляется в симптомах, соматических расстройствах и беспокойных снах. Работа Фрейда «Толкование сновидений» начинается с эпиграфа: «Если я не могу убедить высшие силы, то, по крайней мере, приведу в движение низшие» [27]. Приведенные в действие, эти силы проникают в нашу жизнь в виде навязчивых призрачных явлений.

Эта книга появилась на свет благодаря действию незримых энергий. Одного моего сознательного усилия было недостаточно, даже наоборот, мое сознание постоянно искало пути уклониться от работы над ней. Да, именно незримые силы (боги, демоны, музы – подойдет любая метафора) начали подталкивать меня, сначала едва заметно, а потом все более навязчиво. Я уверен, что каждый из нас постоянно подвергается этим тычкам из мира бессознательного, но мы научились подавлять, не замечать их ради того, чтобы сохранить статус-кво.

Правда всегда тревожна: если мы признаем существование незримых сил, что бы мы под этим ни понимали, то мы должны поменять и свой взгляд на жизнь, мы должны научиться постоянно пересматривать наши ценности, делать непростой выбор. Наши психологические задачи больше не могут сводиться к изменению моделей поведения или когнитивному перепрограммированию. Открыв себя незримому, динамическому миру, мы заново приобщимся к тайне – одновременно притягательная и пугающая перспектива для одержимого властью, привыкшего к комфорту, осторожного сознания. Юнг писал: «Самое незначительное в нашей жизни, если оно обладает смыслом, может стать важнее самого существенного» [28]. Эта книга появилась не потому, что я так хотел, а потому что теллурические силы не оставляли меня, навязчиво требуя своего. Как говорится в программе двенадцати шагов, «противоборство рождает упорство».

Я же добавлю: то, что мы гоним от себя, может стать патологией – поверхностной, плоской жизнью или вредными привычками, депрессией, одержимостью объектами, на которые была спроецирована непрожитая жизнь. Признаемся: все, что мы гоним от себя, всегда возвращается к нам навязчивым призраком.

Наши биографии, наши психические жизни, наши импульсы, направленные во внешний мир, сдерживаются и управляются силами, трансцендентными сознанию и индивидуальным намерениям. Подумайте, например, о том, что мы – единственные смертные существа, осознающие всю непрочность своего положения в этом мире. Жизнь преподносит нам два дара: мгновение и осознание его скоротечности. И за нами остается два долга: прожить жизнь как можно более полно и смиренно возвратить этот дар, когда придет время. Но заметим также, что наше собственное восприятие путешествия под названием «жизнь» в значительной степени зависит от той линзы, через которую мы смотрим на мир.

В детстве сразу после Второй мировой войны я получил в подарок летный шлем на меху и летные защитные очки. И в таком снаряжении я на сравнительно небольшой высоте – чуть больше метра – каждый день летал в школу. Мне нравилось, что в очки можно было вставлять разноцветные стекла – это помогало приспособиться к различным климатическим условиям. И я с нетерпением ждал туманной погоды, чтобы вновь увидеть мир в желтом цвете. Зеленая линза создавала зеленый мир, и каждый новый цвет открывал новые грани. Даже будучи ребенком, я понимал: для того, чтобы по-новому взглянуть на знакомый мир, достаточно поменять линзу. Позднее, когда я узнал, что наши глаза тоже представляют собой что-то вроде линзы, многогранная реальность запестрила новыми вопросами: что же в самом деле представляет собой этот мир и почему он предстает таким разным в зависимости от избранной мной линзы?

Нечаянно, негаданно, с характерным детским простодушием я приобщился к мысли Иммануила Канта (1724–1804), который тоже в свое время использовал метафору очков или стекол, когда утверждал, что нам не суждено познать Ding an sich, то есть «вещь в себе». Мы можем познать лишь наше субъективное переживание этой вещи. Конечно же, наше субъективное переживание и есть наша реальность, натянутая на струны нашей физиологии, аффектов и эмоций. Видим ли мы, представляющие собой отдельные физиологии, использующие разные психологические линзы, живущие на разных планетах, один и тот же апельсин, одно и то же яблоко в один и тот же момент? Едва ли. У каждого из нас собственное субъективное переживание этих объектов, и это наше причудливое переживание, взаимодействуя с предполагаемой нами внешней реальностью, в корне меняет ее. (Опыт помогает разуму не впадать в заблуждение, разум необходим для критики субъективизма с его наклонностью к сверхобобщению.) Сам того не подозревая, я приобщился и к принципу неопределенности Вернера Гейзенберга (1901–1076), согласно которому наше переживание мира является интерактивным, диалектическим сцеплением «мира» и «переживания мира», которые неизбежно изменяют друг друга. Короче говоря, мы приходим к выводу о необходимости психологии, необходимости признания того, что все наши переживания субъективны. Более того, на плечи психологии ложится следующий парадокс: она должна ясно показать и то, как мы переживаем мир, и то, как мы его искажаем в самый момент переживания. И мы вынуждены задаваться вопросом, можем ли мы понять хоть что-то из того, в чем мы сами плещемся?