Джеймс Холлис - Призраки вокруг нас. В поисках избавления

Жизнь Стивена Данна, его стихи навсегда останутся в плену у этих запутанных затруднений. Двадцать лет спустя после того, как мне была поверена семейная тайна, он вновь вернулся к этой первосцене, написав стихотворение «Мой призрак»:

Истина, спасающая нас от печали… Конечно, она должна быть высказана, и камень Сизифа падет с плеч! Но вдруг мы слышим голос чести, и истина повисает в молчании и невесомости. Наследство Стивена проявляется каждый день в незримых, но непреодолимых формах. Как же нам отыскать наше место в этом перенаселенном призраками мире?

Отец умер, когда Стивен учился в Испании. В ту ночь Стивен и его жена проснулись, услышав, как что-то стучит по крыше. Не было ни грозы, ни нависших веток – никакого естественного объяснения. А утром из Нью-Йорка пришла телеграмма – его отец умер в тот самый ночной час. Стивен и его жена не сомневались ни секунды, будучи при этом вполне рационалистичными людьми, что это призрак отца стучался, просил разрешения войти или просто хотел попрощаться. Все это казалось немыслимым и бессмысленным, но оба они были в ужасе и пережили нуминозный опыт таинственного призрачного присутствия. Кто возьмется утверждать, что это не был действительно дух человека, искавший пристанища, желавший напоследок увидеть тех, кто был ему дорог, удаляясь от нашей вращающейся земли, нашего единственного дома? И кто возьмется точно утверждать, противореча интуиции Стивена, что этот дух до сих пор не скитается, как старый мореход с альбатросом нерассказанной истории на плече [13], желающий быть услышанным и, наконец, обрести покой? Кто возьмется утверждать, что во многих случаях в нашей жизни действует не тот же самый непрошенный дух, ищущий нашей доброжелательности и нашего милосердия, чтобы мы уподобились Филемону и Бавкиде и приютили божественного странника? Только в те моменты, когда мы приветствуем духов, впускаем их в свою жизнь, они способны раскрыть себя. Если мы интересуемся тем, кто пришел и зачем, то вступаем в чреватый ростом и развитием диалог. Однако, если мы не откроем дверь, духи не исчезнут. Они просто уйдут под землю, но настойчиво и неизбывно продолжат быть рядом. Всякий призрак скажет вам, если, конечно, вы прислушайтесь, что настанет и наш черед сказать (словами поэта Стэнли Кьюница): «А этот прах / Лишь в одолженье был мне дан» [14]. Когда прах возвращается земле, энергия, одухотворявшая его, возможно перетекает в другую форму. В конце концов нет ничего страшного в том, чтобы спросить у прошлого, чего же оно от нас хочет. И тогда боль и травма начинают пониматься как остаток чего-то, что было, есть и будет.

Только диалог со «всем этим» может помочь. Ответ на вопрос «каким образом?» вы найдете ниже, а сейчас просто спросим: что эти силы заставляют меня сделать или от чего они меня хранят? Обычно интуитивно мы уже знаем ответ, а если нет, мы продолжаем вопрошать, пока ответ не явится нам в три часа утра или в душе, или во время ожидания в пробке. Обычно мы знаем, но чаще всего мы не знаем того, что мы уже знаем.

Другой тип нерассказанной истории мы находим в прекрасном романе Бернхарда Шлинка «Чтец». Молодой человек увлечен взрослой женщиной, вскоре она соблазняет его и сводит с ума так, как может это сделать только первая любовь. Юнец одержим мыслями о ней, он преследует ее на работе (она – водитель трамвая), а она частенько грубо его отталкивает, хотя и получает удовольствие от страстной физической близости. Так или иначе она что-то чувствует к нему и однажды просит его почитать ей что-нибудь из художественной литературы. Он начинает знакомить ее со школьной классикой. И вскоре она так же увлекается новым для нее интеллектуальным миром, как он – миром чувств, открытым благодаря ей. Вдруг она таинственно исчезает, а он со свойственным подростку трагизмом тоскует. Все из нас в свое время испытывали это любовное безумие ( Liebeswahn ).

Затем молодой человек поступает в университет, учится на юриста, и однажды преподаватель берет его на один из показательных судов по военным преступлениям, каких было много в Германии в послевоенные (речь идет о Второй мировой) годы. К своему удивлению и ужасу, на скамье подсудимых среди бывших надсмотрщиков концентрационного лагеря сидит его обольстительница. Из всех обвиняемых только она полностью берет на себя ответственность за содеянное и подписывает документ о том, что она участвовала в сожжении узников. В итоге все обвиняемые получают срок, но ей дают самый длительный.

Молодой юрист размышляет над тем, как безропотно она приняла все обвинения, затем добавляет к этому воспоминания о временах их знакомства и романа. И вдруг он понимает, что ее нерассказанной историей была ее неграмотность, что эта тайна навязчиво преследует ее и кажется ей чем-то гораздо более постыдным, чем работа в концентрационном лагере. Именно поэтому она просила его читать книги. И поэтому она работала водителем трамвая, ведь эта профессия не требует умения читать. Вот почему приговор на суде она подписала, не читая, – она была готова предстать в глазах других чудовищем, но не безграмотной [15].

Юнг замечал, что у каждого человека есть патологическая тайна, нечто столь страшное, столь постыдное, возможно, столь унизительное, что человек любой ценой будет хранить этот секрет. И пока эти тайны будут оставаться захороненными, они будут очень медленно, но верно заражать и отравлять жизнь сознания. Будучи терапевтом, я выслушал немало подобных историй, это моя привилегия и это мое бремя. Чаще всего, поведав историю другому, человек освобождается от ее груза.

Итак, героиня романа «Чтец» отбывает наказание в тюрьме, а молодой человек взрослеет, женится (неудачно, потому что ни одна женщина не способна заменить ему той первой любви). Но по-своему они продолжают общение. Он читает книги вслух, записывает это на кассеты и посылает ей в тюрьму. Годы идут, а его преданность не ослабевает, но между ним и ей стоит нерассказанная история, причем для него это не история неграмотности, а история ее работы в концентрационном лагере. Однако он продолжает посылать записи, а она, сверяя и сопоставляя их с взятыми в тюремной библиотеке книгами, постепенно учится читать самостоятельно.

За день до окончания ее срока он приходит к ней в тюрьму – он уже мужчина средних лет, она – пожилая женщина. Он дает ей понять, что будет продолжать помогать ей, но ни о какой совместной жизни не может быть и речи. Он не уточняет причин, однако ясно, что долгожданному воссоединению мешает призрак нерассказанной истории о концентрационных лагерях. В ту же ночь, ее последнюю ночь в тюрьме, она вешается, оставив записку, в которой говорится, что все свои сбережения она завещает передать еврейскому благотворительному учреждению, где детей учат читать. Это – ее последняя воля, и это – точка в ее ужасной истории.