Антонио Менегетти - Система и личность

В некоторых странах чиновников социальной и подобной ей сферы, обязанных решать проблемы безработицы, даже больше, чем самих безработных; численность институционального персонала превышает количество наркоманов или детей, которых он должен спасать. Обратите внимание на эту невероятную диспропорцию финансовых ресурсов и работников, каждый из которых постоянно ищет, кого бы полечить или перевести через дорогу. Мы сами содействуем непрерывному увеличению денежных средств, инвестируемых в укрепление бюрократического аппарата и органов полиции. Все это только облегчает жизнь разума преступного мира: чем масштабнее вмешательство, производимое нашей институциональной бюрократией, тем больше возможностей для хитрой изворотливости разума преступного мира, то есть мы сами создаем почву для его процветания.

Я видел так много детей, которые решались подвергнуть себя опасности, потому что стать жертвой означало для них обрести важность, привлечь к себе внимание газет и навредить кому-то из сильных мира сего. Их отличала чуть ли не потребность в этом бедствии. Например, те из них, которые впоследствии утверждали, что якобы оказались в рабстве, уже вначале понимали всю греховность своих деяний в религиозном смысле (католическом или иудейском, мусульманском, протестантском или буддистском), совершая сознательный выбор – идти по этому пути, чтобы без труда заработать деньги, чтобы уйти из этой семьи, от такого отца и т. п. Я каждый раз наблюдал добровольную склонность к преступности у этих детей, которых впоследствии все считали объектами насилия неких личностей, нарушающих закон. Говоря языком психологии, когда значительная личность позволяет вовлечь себя в преступную объективность маленького слабого человека, она существенным образом криминализует собственную как личную, так и социальную власть.

Деньги, инвестируемые в бюрократический аппарат органов полиции, обогащают, по существу, фонды всякого рода псевдолегальных деяний. В ходе множества операций по борьбе с преступностью, на проведение которых выделяются значительные средства, всегда появляются люди, изображающие бурную деятельность, которые в действительности воруют эти деньги, стремясь при этом удержаться в среде бюрократии, дабы эффективно удовлетворять собственные мелочные интересы.

Другое следствие этих панических настроений и этих законов состоит в том, что среда социально слабых представляет собой питательную почву для импровизированных переворотов, террористических актов, а также служит каналом для распространения насилия, наркотиков, информации, отражающей интересы какого-нибудь преступника. Группа этих лиц, нуждающихся в спасении, создает общество ловких и мелочных манипуляторов, крепнущих и процветающих на фоне славных успехов бюрократического аппарата.

Последним следствием становится создание ложных ценностей, таких как фидеистическая убежденность адептов ассистенциализма. Сегодня многие люди прямо состязаются друг с другом в том, кто окажется лучшим адептом ассистенциализма. Они ищут несчастного, которому можно было бы помочь, поскольку лишь благодаря чьему-то несчастью эти люди чувствуют свою важность и могут заслужить себе рабочее место. Такое положение дел вызывает, в конце концов, одинаковое состояние неполноценности и у так называемого спасенного, и у спасителя. Между тем оно приветствуется в некоторых странах – в основе своей хороших, перспективных в экономическом и интеллектуальном плане. Так называемые страны третьего мира оказываются объектом насилия и злоупотребления идеологий стран «Большой восьмерки», использующих их как орудие для поддержания интеллектуальной, моральной и экономической колонизации. Эта ситуация обусловливает комплекс отсталости в психологии лидеров столь многих наций, которые владеют сокровищами, достойными того, чтобы сообщить о них человечеству, и не позволяет им обрести ответственность и быть наравне с другими главными действующими лицами мировых событий, сохраняя при этом свою культуру и свои традиции.

На психологическом уровне ассистенциализм влечет за собой рост злоупотреблений множества людей и, в конце концов, убивает личность в субъектах, которым оказывается помощь: формируя это умонастроение, мы разрушаем гордость, амбиции и необходимое стремление к первенству во всех тех, кому принудительно помогаем. Помогать означает сегодня унижать и воздавать беспочвенную хвалу тому, кто чувствует себя хозяином положения: помощь становится оскорблением изначальной гордости разума всякого человека, неважно, родился ли он в пещере, на берегу реки или в небоскребе. Большинство больных обитают в небоскребах, прячутся в грандиозных банках и отелях. Возможно, подлинные человеческие ресурсы кроются в бесчисленных детях, которые родились, казалось бы, на улице и полны веселья, здоровья и силы. При этом так называемые богатые желают усыновить их, потому что они прекрасны, здоровы, жизнерадостны и не похожи на несчастных уродцев, которых большей частью порождает цивилизованный мир.

Мои слова – не упрек, а аналитический вклад. Если мы хотим действительно помочь, то должны со всем вниманием отнестись к этой принудительной форме помощи, потому что она есть не что иное, как инструментализация военной и оккупационной стратегии, она есть вид колониализма, который, принудительно внушая свое превосходство, обусловливает в объектах помощи сознание своей расовой, цивилизационной или личной неполноценности.

Если мы понаблюдаем за каким-нибудь ребенком или девушкой, то заметим их врожденное стремление к первенству: у них красивое тело, красивые ноги, красивые волосы, красивые глаза. Нет на свете такого человека, который, где бы он ни родился, не испытывал, так или иначе, стремления к тому, чтобы быть первым; именно благодаря этому стремлению к естественному первенству разорители человеческих ресурсов создают затем систему циркуляции насилия; пользуясь такой естественной реакцией, они захватывают весь этот огромный человеческий материал, обещая результат, сценический успех, огни славы, деньги, машины, возможность поехать в Нью-Йорк или Париж: «Если пойдешь с нами, все это будет твоим!»

Даже дети, когда они отдают свои органы, делают это добровольно, прислушиваясь к обещаниям взрослых: «Давай, ты будешь гостить в большом-большом доме, ты будешь…» Есть некий первый момент, когда дети и родители согласны между собой в добровольном поступке, оказываются свободными конкурентами. Нигде на свете нельзя забрать ребенка, не получив на это согласие местного сообщества, не известив главу социальной группы, родителей, родственников, старейшин: посторонний человек не может проникнуть в эти естественные ячейки самозащиты. Каждый из нас знает: если он хочет побывать в каком-нибудь сомнительном, пользующемся дурной славой предместье, – будь то в Нью-Йорке, или в бразильской фавеле, или еще где-нибудь, – он должен отдавать себе отчет в том, что в них есть некое ядро, некая сила, некая крепость связи. И за всем этим, что мы впоследствии именуем уродством на теле нашего общества, обнаруживается в основе сознательное чувство общей ответственности.