Гюстав Лебон - Психология народов и масс

Итак, можно считать, что период индивидуальности в искусстве есть расцвет его детства или его юности, но не его зрелого возраста, и если принять во внимание, что в утилитарных заботах нового мира, зарю которого мы только едва различаем, роль искусства едва заметна, то можно предвидеть тот день, когда оно будет помещено если не среди низших, то, по крайней мере, среди совершенно второстепенных проявлений цивилизации.

Впрочем, очень много доводов можно выставить против того мнения, что искусство прогрессирует одновременно с остальными элементами цивилизации: оно имеет свою самостоятельную и специальную эволюцию. Возьмем ли Египет, Грецию или различные народы Европы, мы всегда констатируем тот общий закон, что лишь только искусство достигло известного уровня, создав известные шедевры, начинается немедленно период подражания, за которым неизбежно следует период упадка, совершенно независимый от движения остальных элементов цивилизации. Этот период упадка продолжается до тех пор, пока какая-нибудь политическая революция, нашествие, принятие новой религии или какой-нибудь другой фактор не введут в искусство новых элементов. Таким образом в Средние века крестовые походы принесли знания и новые идеи, давшие искусству толчок, который имел последствием преобразование романского стиля в готический. Таким же образом несколько веков спустя возрождение изучения греко-римской жизни повлекло за собой преобразование готического искусства в искусство эпохи Возрождения. Точно так же в Индии нашествия мусульман привели к преобразованию индусского искусства.

Важно также заметить, что так как искусство выражает в общих чертах известные потребности цивилизации и соответствует известным чувствам, то оно осуждено претерпевать согласные с этими потребностями изменения и даже совершенно исчезнуть, если сами родившие его потребности и чувства случайно изменяются или исчезают.

Из этого еще вовсе не следует, что цивилизация в упадке, и здесь мы опять видим отсутствие параллелизма между эволюцией искусства и эволюцией остальных элементов цивилизации. Ни в одну историческую эпоху цивилизация не была так высока, как в настоящее время, и ни в одну эпоху, может быть, не было более банального и менее индивидуального искусства. Так как исчезли религиозные верования, идеи и потребности, делавшие из искусства существенный элемент цивилизации в эпохи, когда оно считало за святыни храмы и дворцы, то и само искусство стало чем-то побочным, предметом развлечения, которому невозможно посвящать ни много времени, ни много денег.

Не будучи более предметом необходимости, оно может быть только ремесленным и подражательным. Нет в настоящее время ни одного народа, который бы имел национальное искусство, и каждый в архитектуре, как в скульптуре, живет только более или менее удачными копиями с отдаленных времен.

Искусство – только низший род промышленности, когда оно перестает быть выражением потребностей, идей и чувств известной эпохи. Я удивляюсь теперь искренним произведениям наших средневековых художников, рисовавших святых, рай и ад – предметы, очень существенные тогда и составлявшие главный центр существования; но когда художники, у которых уже нет настоящих верований, покрывают наши стены теми же сюжетами, силясь вернуться к технике другого века, то они делают только жалкие подражания, совершенно не интересные для настоящего времени и которые будет презирать будущее. Милые наивности ребенка вызывают отвращение, когда им начинает подражать старик.

То, что сейчас сказано нами о живописи, приложимо и к нашей архитектуре, пробавляющейся в настоящее время подражаниями формам, соответствующим потребностям и верованиям, каких у нас уже нет. Единственная искренняя архитектура наших дней, потому что она только одна соответствует потребностям и идеям нашей цивилизации, – это архитектура пятиэтажного дома, железнодорожного моста и вокзала. Это утилитарное искусство также характерно для известной эпохи, как были некогда готическая церковь и феодальный замок; а для будущей археологии большие современные гостиницы и готические соборы будут представлять одинаковый интерес, потому что они будут последовательными страницами тех каменных книг, которые оставляет после себя каждый век, и вместе с тем она отбросит с презрением, как негодные документы, жалкие подделки, составляющие все современное искусство.

Ошибка наших художников заключается в том, что они желают оживить формулы, соответствующие эстетическим потребностям и чувствам, каких у нас уже нет. Наше жалкое классическое воспитание набило их головы отжившими понятиями и внушает им эстетический идеал, совершенно не интересный для наших дней. Все меняется с веками – люди, их потребности и верования. Во имя каких принципов решаются утверждать, что одна только эстетика не подчиняется закону развития, который управляет вселенной? Каждая эстетика являет собой идеал прекрасного известной эпохи и известной расы, и в силу одного того, что эпохи и расы бывают различные, и идеал прекрасного должен постоянно меняться. С точки зрения философской все идеалы равноценны, потому что они составляют только временные символы. Когда влияние греков и римлян, в течение стольких веков фальсифицирующее европейский ум, наконец исчезнет из нашего воспитания и когда мы научимся самостоятельно смотреть вокруг себя, то для нас сделается ясным, что мир обладает памятниками, представляющими по меньшей мере одинаковую эстетическую ценность с ценностью Парфенона и имеющими для современных народов гораздо высший интерес.

Из всего вышесказанного можно заключить, что если искусство, как и все элементы цивилизации, составляет внешнее проявление души народа, который их создал, то это еще не значит, что оно составляет для всех народов точное выражение их мысли.

Это разъяснение было необходимо. Ибо важностью, какую имеет у известного народа тот или другой элемент цивилизации, измеряется преобразующая сила, прилагаемая этим народом к тому же элементу, когда он его заимствует у чужеземной расы. Если, например, индивидуальность его главным образом проявляется в искусстве, то он не в состоянии будет воспроизвести ввезенные образцы, не наложив на них глубокого своего отпечатка. Напротив, он очень мало изменит элементы, которые не могут служить истолкователями его гения. Когда римляне заимствовали архитектуру у греков, они не делали в ней никаких коренных изменений, потому что больше всего вкладывали свою душу отнюдь не в свои памятники.

И однако даже у такого народа, совершенно лишенного оригинальной архитектуры, вынужденного искать себе образцы и художников за границей, искусство должно в несколько веков подчиниться влиянию среды и стать, почти вопреки себе, выражением расы, которая его заимствует. Храмы, дворцы, триумфальные арки, барельефы античного Рима – работы греков или греческих учеников; и однако характер этих памятников, их назначение, их орнаменты, даже их размеры не будят больше в нас поэтических и нежных воспоминаний об афинском гении, но больше – идею силы, господства, военной страсти, которая приподнимала великую душу Рима.