Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг

Тревога начала мучить меня уже во время избирательной кампании. С самого начала я не находила себе места. Вдруг стала набирать вес, на лице выступили пятна экземы, шею регулярно сводила судорога, мимика исказилась. Мой стресс был очевиден, мне казалось, что за несколько месяцев я постарела на много лет. Трудно представить себе дикое напряжение предвыборной кампании, агрессивные вспышки фотоаппаратов, когда ты к ним не готова. Почему я воспринимала все это так болезненно?

Меня злила собственная уязвимость. Но сегодня я понимаю ее причины. С самого начала кампании Франсуа постоянно держал меня в подвешенном состоянии своей ложью, своими тайнами и увертками. Он не мог внятно объяснить мне, что хочет установить дистанцию между нами в некоторых сферах. И поэтому действовал, как обычно, на свой манер — вел себя как ни в чем не бывало, прибегая к умолчаниям, экивокам и лжи. Сколько раз я узнавала от его команды то, что он должен был сам мне рассказать! Иногда мне приходилось скрываться от него, брать тайм-аут для короткой передышки, чтобы вновь обрести доверие.

Мы с ним были парой, но эта пара находилась в экстраординарной ситуации, на полпути к президентству Республики. Я воображала, что мы будем спаяны воедино, как это было все прежние годы, во время его «перехода через пустыню». Но стоило ему выйти на орбиту, наше столь нерушимое единство распалось. Его взгляд устремлен в иные горизонты, он все реже замечает меня рядом с собой. Тогда как для меня важен только он — не его победа, а только он. Моя великая любовь.

Пора покидать площадь Бастилии. Министр внутренних дел боится инцидентов: по краям площади кое-где уже начинаются стычки. Мы возвращаемся в свою квартиру на улице Коши. На протяжении всего пути нам сигналят машины, Франсуа машет им, опустив стекло. Свора мотожурналистов упорно преследует нас. У подъезда нашего дома царит настоящее безумие. Улица забита десятками репортеров и фотографов, телевидение снимает нас в прямом эфире.

Жизнь — наша жизнь — действительно скоро должна измениться. Я далека от эйфории. Испытываю всего лишь радостное возбуждение. Гляжу на происходящее как бы со стороны, словно я посторонний свидетель, зрительница, но никак не участница этого действа.

А для Франсуа этот безумный бег еще далеко не окончен. Уже на следующий день он устраивает совещание за совещанием, готовя состав нового правительства. Мне он доверительно сообщает имя премьера и еще нескольких министров. Но мой опыт политической обозревательницы подсказывает, что этот список будет меняться до последнего момента.

Осмеливаюсь подсказать ему имя, которое не будет принято во внимание. Речь идет о директрисе журнала «Эль», она могла бы возглавить министерство прав женщин. Франсуа отвечает:

— Не могу подложить такую свинью Жисберу [25] Франц-Оливье Жисбер — писатель и журналист, известный, в числе прочего, своими книгами о французских президентах. .

Франц-Оливье Жисбер, в ту пору директор журнала «Пуэн», — близкий друг директрисы «Эль». В представлении Франсуа, знающего эту проблему не понаслышке, поскольку он сам с ней сталкивался, Франц-Оливье Жисбер воспринял бы карьерный скачок своей подруги как личное оскорбление. Ох уж эта солидарность мачо!

Я подвергаю сомнению еще несколько имен, которые он называет, но и это не принимается во внимание. Половина намеченных кандидатов в министры мне вообще неизвестна. Они возникли из недр СП, радикалов или «зеленых». Их назначение — результат аппаратных игр, сложной перетасовки кадров. Некоторые женщины выбраны просто «по каталогу». Заявления о том, что мы составляли список членов правительства вдвоем, как это утверждала пресса со свойственной ей самоуверенностью, просто бессмысленны. Франсуа не поддается ничьему влиянию. Вернувшись домой на улицу Коши, он продолжает названивать одному, другому, третьему. Несколько раз я его предупреждаю, что мне слышны его разговоры из окна спальни, поскольку он стоит на балконе. Все соседи, стоит им навострить уши, могут их услышать! Служба безопасности обыскивает квартиру сверху донизу, проверяя, нет ли в ней «жучков» и не грозит ли новому президенту какая-нибудь опасность. Широкое окно внушает им беспокойство: из многих домов напротив видна комната, и нам рекомендуют заменить обычные стекла на пуленепробиваемые. Такая операция стоит многие десятки тысяч евро. Франсуа отказывается: это не соответствует его представлениям о нормальном президентстве.

Но главное, это совершенно бессмысленно, поскольку президент проводит время на балконе, где мы завтракаем или ужинаем, когда позволяет погода! В результате наша защита ограничивается двумя кнопками срочного вызова — одна у входа, другая в спальне. Сигнал тревоги поступает напрямую в службу безопасности президента, с секретным паролем для оповещения о реальной опасности, на случай, если нам приставят пистолет к виску! Все предусмотрено.

Франсуа намерен упростить всю эту систему охраны. Он приказывает убрать машину с жандармами, стоящую возле дома, упразднить проверку всех входящих, а также постоянный полицейский пост, дежурящий на нашем этаже. Словом, на улице Коши мы живем как обычная супружеская пара… почти обычная. Вот только у подъезда нас подстерегает целая армия журналистов, готовая осаждать Франсуа вопросами каждое утро, когда он выходит из дому. И он не обманывает эти ожидания: отвечает им каждое утро…

Когда спадает сумасшедший накал последнего месяца предвыборной кампании, я встречаюсь с сыном, который сдает выпускные экзамены. Через несколько дней после избрания президента он должен сдавать спортивную подготовку. Выглянув в окно, он видит нацеленные на подъезд камеры, и его охватывает паника, он боится выходить на улицу. Я умоляю его пойти на экзамен, но он не реагирует. Посылаю твит журналистам и фотографам с просьбой отнестись с уважением к нашей частной жизни и оставить нас в покое.

Увы, эта просьба воспринята в штыки: как это я — сама журналистка — могу третировать своих коллег?! Невозможно убедить их, что мой сын не в силах идти на экзамен под их объективами! Он не спал всю ночь. Я все-таки убеждаю его взять себя в руки и выйти из дому. Увидев моего сына в таком состоянии, экзаменатор отсылает его домой, предложив прийти в другой день. Теперь я на каждом шагу убеждаюсь в том, что наша жизнь никогда уже не будет прежней. На следующий день сын объявляет, что не хочет с нами жить — он не выдерживает такого прессинга. За одни сутки я нахожу друзей, которые на время предоставляют ему студию. Как же мне больно расставаться с ним в самый разгар экзаменов! Вот и еще одна рана — а ведь выборы закончились всего два дня назад!