Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Этель Нельсон: Помню, что видела Джерри примерно через неделю после убийства Джона Леннона. Джерри одиноко шел по улице, с опущенной головой. Я поздоровалась с ним, но он прошел, не ответив на мое приветствие. А я знала его с 1953 года.

Корниш, Нью-Гэмпшир, 1981–2010

На протяжении последних двух десятилетий [1966–1986 гг.] я, по личным причинам, предпочел полностью покинуть сферу общественного внимания. Я отказываюсь от всякой публичности на протяжении более чем двадцати лет, и за это время я не опубликовал ни одного произведения. Я стал частным лицом, во всех смыслах этого понятия.

Дэвид Шилдс:Период с 1950 по 1980 год Сэлинджер занимался созданием мифа. Время с 1980 по 2010 год он проведет в борьбе за контроль над этим мифом и за его защиту. Он принял глухую оборонительную стойку, сражаясь с собственной дочерью, с бывшей возлюбленной и с потенциальными биографами. Но в гибком нравственном кодексе Сэлинджера, в его неабсолютном абсолютизме, можно рассмотреть и его собственную личность. Такое противоречие не соответствует чистому повествованию о Сэлинджере, поэтому он бросался на подавление слухов о его человеческих слабостях и стремился управлять своим образом, претендуя при этом на то, что он выше подобных низменных соображений. Сэлинджер – человек, который жадно прислушивался к отзвукам своей праведности. Отношение к Йэну Гамильтону, Джойс Мэйнард и дочери Маргарет у Сэлинджера было таким: «Я вас знать не знаю». Для него это было определением забвения. Ситуация осложнялась следующим ироническим обстоятельством: усердствуя в деле собственного спасения, он разрушил себя – свою репутацию, свою писательскую жизнь, свои отношения с друзьями, любимыми, с членами своей семьи.

С. Дж. Перельман: [После посещения винодельни Марты] я закончил день тем, что провел вечер в обществе Джерри Сэлинджера, с которым встретился в его замке на холме, на самой границе штата Вермонт. Мы не виделись шесть лет, и я рад сообщить, что выглядит он хорошо, чувствует себя хорошо и напряженно работает, так что можно отбросить все эти слухи, сфабрикованные в Голливуде людьми, которым он не продает права на экранизацию «Над пропастью во ржи», и сводящиеся к тому, что он ушел со сцены [576].

Андреас Браун: За много лет Сэлинджер входил в этот магазин пять или шесть раз. Обычно его сопровождал сын. Как правило, он кратчайшим путем шел к отделу философской и религиозной литературы. Если миссис Стелофф, основавшая наш магазин, была на месте, он усаживался и подолгу беседовал с нею. В магазине он вел себя так: если ему что-то было нужно, он обращался к сотрудникам с просьбами. Мы относились к нему небрежно, без пиетета, так, словно он был никем, и делали это потому, что он сам хотел, чтобы к нему так относились. Мы оказывали ему помощь, сообщали о книгах, которые, по нашему мнению, могли быть ему интересны, а иногда находили для него книги. Но если в магазине появлялся его поклонник, который хотел завязать с ним разговор, пытался вмешаться в его беседу или хотел, чтобы он подписал книгу, Сэлинджер сразу же приносил извинения и покидал магазин. Люди вечно хотели, чтобы он объяснил, почему в седьмой главе романа Холден Колфилд сделал то-то и то-то. Примерно так. Или же его спрашивали, что он имел в виду во «Фрэнни и Зуи». На уровне второго курса колледжа. А потом на его книге подрастало новое поколение.

Когда он впервые вошел к нам со своим сыном Мэттом, я подумал: «Да это же Холден Колфилд, сошедший со страниц дешевого издания книги», потому что на Мэтте была криво надетая и сдвинутая назад бейсболка, а подростки тогда так не носили бейсболки. Когда этот маленький мальчик зашел в магазин, он выглядел именно так, и его совершенно не интересовало, чем занимается его отец. Мэтт пошел смотреть детские книжки. Он мог часами просиживать на полу и рассматривать книжки с картинками Чарльза Аддамса [577].

Кэтрин Крауфорд:Приведу один пример того, насколько далеко заходили поклонники творчества Сэлинджера для того, чтобы привлечь к себе внимание писателя. Однажды старшеклассники разработали такой мудреный план: они выбросили одного из заговорщиков из машины прямо перед домом Сэлинджера, предварительно вымазав «жертву» кетчупом, так, чтобы казалось, что парень окровавлен. Парня выкинули из машины, и он покатился по земле со стонами. Сэлинджер подошел к окну, посмотрел, понял, что это инсценировка, закрыл жалюзи на окнах и вернулся к работе.

Дэвид Шилдс: В 1981 году Илейн Джойс, одна из звезд телесериала «Мистер Мерлин» получила письмо от поклонника Сэлинджера – ответ, как и в случаях со множеством других талантливых, молодых и красивых женщин, был оплачен. Завязалась переписка.

Пол Александер: Как и в случае с Мэйнард, Сэлинджер в конце концов устроил встречу и с Илейн Джойс. Впоследствии между ним и Джойс сложились отношения. Они много времени проводили в Нью-Йорке. «Мы очень, очень старались скрывать наши отношения, – рассказывает Джойс, – но что делают люди, ухаживающие за девушками? Ходят по магазинам, в рестораны, в театры. Он хотел этого». В мае 1982 года, когда в прессе появились сообщения о том, что Сэлинджер появился на открытии в театре г. Джексонвилл, Флорида, где Джойс играла в пьесе 6 Rms Riv Vu, скрывать роман с Сэлинжером, которого, как говорила Джойс, она знает, стало невозможно. «В середине 80-х мы несколько лет поддерживали отношения, – говорит Джойс. – Можно сказать, что это было романом». Со временем этот роман закончился, и Джойс вышла замуж за сценариста Нила Саймона, что было довольно ироничной точкой в этой истории.

Шейн Салерно: После короткой связи с Илейн Джойс Сэлинджер ухаживал за Джанет Иглсон, бывшей ему по возрасту ближе, чем большинство женщин, за которыми он ухаживал.

Дж. Д. Сэлинджер(выдержка из письма Джанет Иглсон, 9 августа 1982 года):

Чем сильнее я старюсь, дряхлею, тем более убеждаюсь в том, что наши шансы на продолжение отношений равны нулю в силу целого комплекса причин. О, нам дозволены любые до смешного пафосно-мрачные образы – сжечь любимые санки «Розовый бутон» [578] , или, что не менее драматично, поджечь зад новой экономки, но все подлинные ключи к нашим предпочтениям, непродолжительным встречам, приездам, отъездам и т. д. остаются бесконечно скрытыми. Подозреваю, что, в любом случае, единственная подлинная величина – твердо провозглашенные несколько принципов мудрости: мы – не те и не то, чем являемся, мы и не личности вовсе, но мы подвержены мириаду наказаний за то, что мним себя личностями и умами…