Малала Юсуфзай - Я – Малала

– Я ученый богослов, представляю Талибан и Таблигиан, – заявил мулла Гуламулла.

Чтобы придать себе весу, он прибегнул к авторитету сразу двух исламских организаций.

– Я представляю также всех правоверных мусульман, которые считают, что ваша школа для девочек – харам и богохульство. Ее следует незамедлительно закрыть. Девочкам незачем ходить в школу, – продолжал он. – Женщина не должна покидать женскую половину дома, дабы избежать посторонних взглядов. Вспомни, что в Священном Коране не упомянуто ни единого женского имени, ибо женские имена – это сокровенная тайна, которую Аллах не пожелал нарушать.

Отец более не мог это слушать.

– В Коране много раз упоминается имя Мариам, – перебил он. – Разве она не была женщиной, и женщиной весьма достойной?

– Коран упоминает о ней лишь с одной целью – доказать, что Иса (Иисус) был сыном Мариам, а не сыном Божьим, – возразил мулла.

– Может быть, – кивнул отец. – Тем не менее в Коране Мариам называется по имени, и ты не можешь это отрицать.

Муфтий хотел продолжить спор, но отец решил, что в этом более нет смысла. Он повернулся ко всем прочим и сказал, указав на муллу:

– Когда я встречаю этого человека на улице, я всегда его приветствую, а он лишь склоняет голову, не отвечая ни слова.

Мулла смущенно потупился, так как ислам настаивает на том, что люди должны приветствовать друг друга подобающим образом.

– Твоя школа – харам, – упрямо повторил он. – Именно поэтому я не желаю тебя приветствовать.

Тогда голос подал один из тех, кого мулла привел с тобой.

– Мне сказали, ты принадлежишь к неверным, – обратился он к отцу. – Но я вижу в твоем доме Священный Коран.

– А как же иначе! – воскликнул отец, пораженный тем, что его веру поставили под сомнение. – Я – мусульманин.

– Вернемся к разговору о школе, – заявил муфтий, недовольный тем оборотом, который принял разговор. – Школы для мальчиков и девочек находятся рядом, мальчики постоянно видят девочек, и это очень плохо.

– Нет, не видят, – ответил отец. – Я нашел решение. Девочки входят через другие ворота.

Это решение, разумеется, не удовлетворило муфтия. Он хотел закрыть школу для девочек во что бы то ни стало. Но остальные вовсе не разделяли его непримиримых взглядов и, удостоверившись в том, что мальчики и девочки не видят друг друга, покинули наш дом.

Отец догадывался, что на этом дело не кончится. К тому же он знал, что племянница муфтия тайком посещает школу, – об этом муфтий, кстати, не счел нужным сообщать членам своей делегации. Через несколько дней отец позвонил старшему брату муфтия, отцу девочки.

– Ваш брат меня достал! – сказал он. – Что он за муфтий, хотел бы я знать? Нам всем он надоел до смерти. Не могли бы вы его угомонить?

– Боюсь, тут я ничего не могу поделать, Зияуддин, – ответил отец девочки. – Дома у меня тоже проблемы. Брат живет с нами и сумел превратить жизнь нашей семьи в настоящий ад. Следит, чтобы женщины соблюдали пурда, никогда не покидали женской половины, требует, чтобы его жена никогда не попадалась мне на глаза, а моя жена не попадалась на глаза ему. В таком маленьком доме, как наш, это до крайности неудобно. И какой в этом смысл, ведь жена брата для меня все равно что сестра. В общем, настоящее безумие.

Отец оказался прав. Его противник был не из тех, кто легко сдается. При режиме генерала Зия-уль-Хака в стране проводилась кампания по исламизации, и муллы стали очень влиятельными фигурами.

В некоторых отношениях генерал Мушарраф принципиально отличался от генерала Зия. Обычно он ходил в военной форме, но иногда позволял себе появляться на публике в европейском костюме. Он называл себя президентом, а не главой военной администрации. К тому же он держал дома собак, которых мусульмане считают нечистыми животными. Если генерал Зия проводил кампанию по исламизации, генерал Мушарраф решил провести кампанию по модернизации Пакистана. Он предоставил относительную свободу средствам массовой информации, разрешил открывать частные телеканалы, на которых дикторами работали не только мужчины, но и женщины. Было позволено также отмечать европейские праздники, такие как Новый год и День святого Валентина. Мушарраф даже разрешил ежегодно в День независимости устраивать грандиозный концерт поп-музыки, который транслировался по телевидению на всю страну. В общем, он решился на такие послабления, на которые не решались даже демократические правители, включая Беназир Бхутто. Он отменил закон, согласно которому женщина, подвергшаяся изнасилованию, для возбуждения уголовного дела должна предоставить четырех свидетелей преступления, причем непременно мужчин. Он впервые в истории страны назначил женщину президентом государственного банка, позволил женщинам работать пилотами и сотрудниками береговой охраны. Он объявил даже, что вскоре женщины будут стоять в почетном карауле у гробницы Джинны в Карачи.

Тем не менее в Северо-западной пограничной провинции, на землях пуштунов, все было по-другому. В 2002 году Мушарраф провел там выборы путем «управляемой демократии». Это были странные выборы, потому что основные партийные лидеры, Наваз Шариф и Беназир Бхутто, были высланы из страны. В нашей провинции в результате этих выборов к власти пришло так называемое правительство муфтиев. Организация Муттахида Маджлис-и-Амаль (ММА) представляла собой объединение, в которое входило пять религиозных партий, включая Джамаат уль-Улама-и-Ислам (ДУИ). В ведении этой партии находись медресе, где учились талибы. Люди в шутку расшифровывали ММА как Мулла Милитари Альянс (военный альянс мулла). Ни у кого не вызвало сомнений, что это объединение одержало победу благодаря поддержке Мушаррафа. Но некоторые религиозные пуштуны голосовали за них, потому что им не нравилось американское вторжение в Афганистан и свержение режима талибов в этой стране.

Наша провинция всегда была более консервативна, чем весь остальной Пакистан. Во время афганского джихада в наших краях было построено множество медресе, причем некоторые из них – на средства Саудовской Аравии. Обучение в медресе было бесплатным, поэтому многие молодые люди предпочитали получать образование именно там. Это было началом процесса, который мой отец называл арабизацией Пакистана. События одиннадцатого сентября усилили воинственные настроения. Иногда, проходя по улицам, я видела надписи, сделанные мелом на стенах домов: «Если хочешь быть бойцом джихада, свяжись с нами». Далее следовал номер телефона. В те дни группам по организации джихада была предоставлена полная свобода, они открыто собирали средства и вербовали добровольцев. Один директор школы из Шанглы во всеуслышание хвастался, что послал девятерых учеников старшего класса в Кашмир, в центр подготовки боевиков, и называл это самым большим своим успехом.