Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

В начале 1939 года Московский художественный театр заказал Михаилу Булгакову романтическую пьесу о молодом Сталине в Батуме; постановку собирались приурочить к шестидесятилетию диктатора. Заказ наверняка исходил от самого Сталина. Он восхищался Булгаковым (тот, как и Чехов, сменил врачебную карьеру на писательскую); особенно Сталину нравился роман “Белая гвардия”. Булгаковская драма по этому роману – “Дни Турбиных” – была любимой пьесой Сталина: он смотрел ее пятнадцать раз. Но, как и с Пастернаком и Шостаковичем, он играл с Булгаковым в кошки-мышки. Он то звонил писателю, обещая, что скоро ему поручат работу, то вновь перекрывал ему кислород. Как и Пастернак, Булгаков был заворожен своим всемогущим гонителем и думал о создании такой пьесы еще с 1936 года, хотя и понимал, что это опасно. Вчерне Булгаков закончил пьесу в июне 1939-го: он основывался на книге “Батумская демонстрация 1902 года” и, вероятно, беседовал со свидетелями событий. Сначала он назвал новую вещь “Пастырь” (по прозвищу Сталина среди рабочих), затем – “Дело было в Батуми” и, наконец, просто “Батум”. Любовной линии в этой романтической пьесе нет, но дан намек на отношения Сталина с Натальей Киртавой: его подругу в пьесе зовут Наташа (прототипы – Киртава и сестра Ломджарии). Культурные аппаратчики пьесу одобрили. В августе Булгаков заявил, что хочет поговорить со свидетелями и поработать в архивах. Вместе с женой Еленой он сел на поезд до Батума. Но Сталин, который как раз готовился подписать пакт Молотова – Риббентропа, вовсе не хотел, чтобы его государственный авторитет был подорван какими-либо архивными открытиями (многие материалы этих архивов использованы в настоящей книге). Булгаковы получили телеграмму: “Надобность поездки отпала. Возвращайтесь в Москву”. Булгаков после этого слег. Сталин прочитал “Батум”. При посещении МХАТа он сказал режиссеру, что пьеса хорошая, но ее нельзя ставить. Он добавил, кривя душой: “Все молодые люди одинаковы, зачем писать пьесу о молодом Сталине?” Для Булгакова эта работа была поденщиной: незадолго до смерти в 1940 году он втайне закончил свой антисталинский шедевр – роман “Мастер и Маргарита”.

“Радость? – не без язвительности переспросила Кеке, когда в 1935 году корреспондент спросил ее, рада ли она быть матерью Сталина. – Какую радость испытала я, вы спрашиваете? Весь мир радуется, глядя на моего сына и нашу страну. Что же должна испытать я – мать?”

Сталин быстро обучался подпольному искусству. Сочувствующий ему батумский рабочий трудился в компании, поставлявшей тюрьме дрова. Однажды к нему подошли и сказали, что он должен помочь доставить дрова и в точности выполнять инструкции. Он принес поленья в тюремный двор, и конечно, ровно в три часа надзиратели вывели одного-единственного заключенного – Сталина, который передал ему срочное сообщение для батумских друзей.

Ленин изложил мечту Сталина о том, чтобы стать рыцарем военно-религиозного ордена. “Наша партия… не философская школа, – без обиняков писал Сталин. – <���…> Разве наша партия не есть партия борьбы ? <���…> До сегодняшнего дня наша партия была похожа на гостеприимную патриархальную семью… Но [теперь] она… уподобилась крепости, двери которой открываются лишь для достойных”. Все прочее было бы “осквернением святая святых”.

Став советским лидером, Сталин искоренил эту покладистость и стремился не допускать ее в собственных репрессиях. В 1937-м, в разгар Террора, он писал, что размещение “врагов советской власти” “часто более походит на принудительные дома отдыха, чем тюрьмы (пишут письма, получают посылки и т. д.)”.

Ввиду проблем со свидетелями и секретностью царские власти придерживались правила, согласно которому террористов и революционеров не судили присяжные и судьи; местный жандармский офицер рекомендовал меру наказания местному генерал-губернатору, который переправлял предложение Особой комиссии из пятерых чиновников Министерства юстиции и Министерства внутренних дел. Те выносили приговор, министр внутренних дел утверждал его, а император подписывал. Сталина приговорили именно таким способом. С 1881 по 1904 год подобным образом было приговорено только 11 879 человек, в то время как за примерно такой же срок своего правления Сталин депортировал 28 млн заключенных; несколько миллионов из них так и не вернулись из ссылки. Что до смертной казни, то при царях гораздо чаще вешали поляков-католиков и евреев из западных провинций, чем православных русских и грузин.

Когда Ленин прибыл в ссылку, он первым же делом сделал выговор начальнику станции; он свободно пользовался библиотекой местного купца, вызвал к себе жену Надежду Крупскую и тещу, которые за ним ухаживали, и даже нанял горничную для уборки дома. Ленин и Крупская покровительствовали крестьянам, которые, как пишет Крупская, жили “очень чисто”. Ленин пел дифирамбы пейзажу этой “сибирской Италии” – замечательного места для писательского труда. “В общем, – писала Крупская, – ссылка прошла неплохо”. Система предпочитала дворян, православных русских и грузин евреям и полякам. Ленин и его друг Юлий Мартов были арестованы в одно и то же время по одному и тому же подозрению, но, пока русский аристократ Ленин проводил на природе “каникулы с книгами”, лидер социал-демократов еврей Мартов боролся за выживание в арктическом холоде Туруханска.

Уже на столь раннем этапе партийного движения Ленин и Сталин, самопровозглашенные защитники пролетариата, были против вовлечения в революцию настоящих рабочих. Они были сторонниками олигархии, которая управляла бы страной от имени рабочих, – позже эта концепция превратится в “диктатуру пролетариата”. Сталин твердо считал, что избирать в партийные комитеты рабочих – значит наполнять ряды партии революционерами-дилетантами, а кроме того, агентами полиции. Ленинцы не очень-то сочувствовали амбициям крестьян, мечтавших о земле. Большинство грузинских социал-демократов выступали за массовое участие рабочих и крестьян – и, соответственно, стали меньшевиками. Грузинские меньшевики во главе с такими активистами, как Жордания, были весьма эффективными политиками и набирали все большую популярность. Они были куда свирепей и решительней российских меньшевиков. Джибладзе и Рамишвили вплоть до 1907 года принимали участие в терроре и экспроприациях – с такой же охотой, как Сталин. Но в целом большевики были дисциплинированней, безжалостней и реже останавливались перед террором и убийствами. В довершение всего помимо радикальных меньшевиков существовали умеренные большевики (например, Каменев).