Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

Один из сокамерников – Семен Верещак – оставил проницательное описание сталинского пребывания в Баиловке. Он ненавидел его за грубость и хитрость, но не мог не восхищаться сталинской безграничной уверенностью к себе, бдительным умом, “механизированной” памятью и хладнокровием: “Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения”. Сталин был единственным заключенным, который мог спокойно спать, даже когда в камере было слышно, как во дворе вешают приговоренных.

Смертную казнь для предателей учредил не Сосо. “Обыкновенно провокаторов… в Баиловской тюрьме убивали”, – пишет Верещак; но перед этим проводились расследование и суд. Сталин убивал чужими руками и тайком. Некий Митька Грек “убил ножом молодого рабочего… <���…> Сам Митька… не знал, кого он убил. По его словам, он убил “шпика”. <���…> Наводка же исходила от Кобы”. В другой раз “в коридоре политического корпуса избивали какого-то молодого грузина. Били все кто мог и чем попало. По корпусу проносилось – “провокатор”… <���…> Снесли на носилках в тюремную больницу окровавленное тело. <���…> Стены коридора были в крови. <���…> И лишь спустя много времени выяснилось, что слух исходил от Кобы”.

Политические вели дебаты, которые часто оканчивались ссорой. Больше всего Сталин невзлюбил социалистов-христиан, последователей Льва Толстого. Серго, который всегда сначала бил, потом думал, подрался с какими-то эсерами. Позднее, когда трое товарищей уже правили СССР, Сталин писал Ворошилову, что Серго дрался насмерть и никто из эсеров не смог дать ему достойный отпор. На самом деле эсеры побили Серго.

Сталин легко разрешал политические дилеммы, слелавшись экспертом в марксизме. “Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим… Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу по Марксу”. Но его выступления были “грубыми”, “неприятными”, “лишены остроумия и носили форму сухого изложения” [128].

Сталин по-прежнему предпочитал уголовников революционерам. “Его можно было всегда видеть в обществе головорезов, политических шантажистов, среди грабителей-маузеристов”. Иногда уголовные нападали на политических, но грузинские уголовники, вероятно под руководством Сталина, политических охраняли. Придя к власти, Сталин приводил в ужас своих товарищей, назначая уголовников в НКВД, – но вообще-то он всю жизнь прибегал к их помощи.

Уголовники и политические часто сходились в тюремных азартных играх, например борцовских состязаниях и гонках вшей. Сталин не любил шахмат, но “ночь напролет играл с Серго Орджоникидзе в нарды”. Самой жестокой игрой было действие, называвшееся “загнать в пузырь”: молодого заключенного помещали в камеру к уголовникам, которые старались довести его до безумия. Делались ставки, скоро ли новичок сломается. Иногда жертва действительно сходила с ума.

Камеры были переполнены жертвами столыпинских репрессий. В тюрьме, рассчитанной на 400 человек, сидело 15 000. У Сталина было затемнение в легком, и в духоте ему было трудно дышать. Крепкий Мдивани-Бочка, иногда сидевший со Сталиным в одной камере, сажал Сосо себе на плечи, чтобы он мог подышать в высокое окно; остальные сокамерники смеялись и кричали: “Но-о, Бочка, но-о!” Навещая Сталина в Кремле, Бочка всегда приветствовал его: “Но-о, Сосо!”

Сталин протестовал против тюремных условий и провоцировал начальство – в камеру к политическим послали солдат, которые их избили. Сталина заставили пройти через строй. “Коба шел, не сгибая головы, под ударами прикладов, с книжкой в руках”. В отместку он “парашей высаживал двери своей камеры, несмотря на угрозы штыками”.

Заключенные не могли пошевелиться, чтобы не отдавить кому-нибудь ногу, но благодаря тесноте можно было пускаться на разные уловки. Сосед Сталина по койке, гориец Надирадзе, устроил так, чтобы его жена сопровождала Кеке в дороге в Баку. Женщины навестили арестантов – одна мужа, вторая сына. Сталин “очень тепло приветствовал ее. Его мать разрыдалась, увидев своего единственного сына”, но он “успокоил ее, объяснив, что революционеру без тюрьмы не обойтись… Мы весело разговаривали целых два часа”, рассказывает Надирадзе. Сталин попросил мать доставить бакинским революционерам секретные послания, с которыми ее чуть не арестовали.

Дружина планировала устроить Сосо побег. По ночам он ножовкой, переданной через надзирателя, перепиливал решетку в камере. В назначенный день у стен тюрьмы его ожидали маузеристы, подогнавшие для побега фаэтон. Но, очевидно, этот план кто-то выдал, потому что в последнюю минуту неподкупные казаки встали на часах. Побег пришлось отменить.

Медлительная бюрократическая система, как всегда, работала со скрипом – снова путаница и мягкость решений. На сей раз установление личности Сталина и предъявление обвинения заняли еще больше времени. Наконец ему вынесли неожиданно снисходительный приговор: всего два года ссылки в Вологодской губернии – в Европейской части России, а не в Сибири.

Перед самым отбытием этапа благодаря неразберихе в переполненной Баиловке Сталину удалось поменяться местами с другим заключенным. Все вроде бы пошло по плану: его место занял другой [129]. Сосо расцеловал на прощание сокамерников и отбыл из Баиловки под чужим именем 2 .

Но подмену обнаружили. Вероятно, это произошло еще до того, как Сталин покинул Баиловку (его выдал либо тот же провокатор, который доложил о попытке побега, либо охранник, которому слишком мало заплатили). И Сталин все-таки отправился в свою ссылку. Вологда была гораздо ближе Сибири, но этап растянулся на три месяца – арестанты успели посидеть в московской Бутырской тюрьме, где в годы сталинского Террора сгинет множество людей.

У Сосо опять не было зимней одежды, и он написал Шаумяну в Баку. Шаумян вспоминал, что ему не смогли раздобыть даже подержанного костюма, но послали пять рублей. Столыпин основательно затянул в Баку гайки. Полиция успешно боролась с тамошними большевиками, ряды партии редели, вождей арестовывали или убивали. “Денег нет, – сообщал Шаумян. – Революционеры голодны и ослабли”.

В вологодской тюрьме [130]Сталин бунтовал и ссорился с начальством. Его сокамерник вспоминал, что он никому не подчинялся и шел на попятный, только когда применяли силу. По пути из Вологды к месту ссылки он то ли заболел сыпным тифом, то ли как-то уговорил врача оставить его в теплой вятской больнице. В конце морозного февраля 1909 года Сталин все-таки добрался до Сольвычегодска на санях.

Среди первых, с кем Сталин познакомился в Сольвычегодске (здесь жило около 450 ссыльных), была молодая учительница Татьяна Сухова. С ней у Сталина, судя по всему, случился роман.