Мартин Форд - 100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов

Из Италии мы швыряем миру свой чрезвычайно жестокий провокационный манифест, которым сегодня мы основали футуризм, потому что хотим освободить свою страну от смердящей язвы профессоров, археологов, экскурсоводов и антикваров.

Слишком долго Италия была барахолкой. Мы хотим освободить страну от бесконечных музеев, покрывающих ее поверхность, словно кладбища. Музеи, кладбища!.. Ведь это одно и то же – жуткий избыток покойников, которых никто не помнит. Музеи. Это же общественные ночлежки, где старые вещи спят вечным сном вповалку с другими отвратительными или безымянными вещами! Музеи – нелепые скотобойни для художников и скульпторов, яростно вонзающих друг в друга краски и линии на всех тех стенах, где они бьются за пространство.

Конечно, люди могут совершать туда паломничество раз в год, как и на кладбище в День поминовения всех усопших, – я на это согласен. И да, раз в год к ногам «Джоконды» («Моны Лизы») кладут венок из цветов – это я тоже допускаю! Но я не позволю нашим несчастьям, нашей хрупкой отваге и болезненным тревогам маршировать по этим музеям ежедневно. Зачем нам себя отравлять? Для чего нам гнить? Что еще можно найти в старой картине, кроме вымученных потуг художника, пытающегося сломать непреодолимые барьеры, мешающие ему в полную силу претворять свои творческие мечты?.. Восхищаться старой картиной – все равно что изливать свои самые чистые чувства в погребальную урну, вместо того чтобы направлять их вдаль и вширь в бурных вспышках творчества и действия.

Неужели вы и правда хотите растратить свои лучшие силы на это бесконечное тщетное почитание прошлого, из-за которого ощутите себя смертельно истощенным, униженным, растоптанным?

Не заблуждайтесь – я убежден, что каждый день ходить в музеи, библиотеки и академии (кладбища напрасных усилий, голгофы распятых грез, протоколы подавленных импульсов!..) столь же вредно для художника, как вредна чрезмерная забота родителей о молодых людях, упивающихся своим талантом и честолюбием. Для умирающих, калек, заключенных – пусть будет. Восхитительное прошлое может стать целебным бальзамом от их забот, потому что будущее для них – закрытая книга, но мы, молодые, сильные, полные жизни футуристы, не хотим иметь с прошлым ничего общего!

Так пусть же придут они, беззаботные пожарные с почерневшими пальцами! Вот они! Вот они!.. Идемте! Подожжем библиотечные полки! Отведем каналы и затопим музеи!.. О, как приятно наблюдать, как эти достопочтенные старые полотна, размытые и разодранные, уплывают прочь!.. Хватайте кирки, топоры и молоты, разрушайте, безжалостно разрушайте все города, окутанные благоговением!

Старшим из нас тридцать: значит, у нас есть по крайней мере десять лет, чтобы выполнить свою задачу. Когда нам будет сорок, другие, более молодые и смелые мужчины, скорее всего, выбросят нас в мусорный бак, словно ненужные рукописи. И именно этого мы хотим!

Наши преемники восстанут против нас со всех концов света, танцуя в крылатых каденциях своих первых песен, размахивая крючковатыми хищными когтями, принюхиваясь, как собаки, у дверей наших академий к восхитительному запаху наших разлагающихся умов, годных уже лишь для библиотечных катакомб.

Но нас там уже не будет… В конце концов они найдут нас зимней ночью в скромном сарае, далеко за городом, под непрекращающимся дождем, барабанящим по крыше, и увидят, как мы тревожно жмемся друг к другу возле своих аэропланов, пытаясь согреть руки над неверным пламенем, которое дают сегодняшние книги, загоревшиеся от полета наших фантазий.

Они будут разглагольствовать и бесноваться, прыгая вокруг нас, задыхаясь от гнева и ярости, а затем – разочарованные нашей гордой, непоколебимой смелостью – они набросятся на нас, чтобы убить нас, движимые ненавистью, еще более неумолимой оттого, что их сердца переполнены любовью и восхищением нами.

Несправедливость, сильная, здоровая, ослепительно вспыхнет в их глазах. Искусство и в самом деле не может быть ничем иным, кроме как насилием, жестокостью и несправедливостью.

Старшим из нас всего тридцать. И все же мы растратили свои состояния, тысячи состояний силы, любви, смелости, ума и воли. Мы разбрасывались ими нетерпеливо, в гневе, не думая о цене, не колеблясь ни минуты, не останавливаясь, задыхаясь… Только взгляните на нас! Мы еще можем! Наши сердца не чувствуют усталости, ибо питаются огнем, ненавистью и скоростью!.. Вас это удивляет? Полагаю, это вполне логично, ведь вы даже не помните, что жили! Забравшись на самую крышу мира, мы вновь бросаем вызов звездам!

У вас есть возражения? – Хорошо! Конечно, мы знаем какие… Мы поняли!.. Наш изворотливый лживый ум говорит нам, что мы – лишь сумма и продолжение наших предков. Что ж, возможно!.. Пусть так!.. Но какое это имеет значение? Мы не хотим иметь с этим ничего общего!.. Горе тому, кого мы поймаем на повторении этих наших гнусных слов!

Оглянитесь вокруг!

Забравшись на самую крышу мира, мы вновь бросаем вызов звездам!

По легенде, Боччони, Карра и Руссоло сочинили этот манифест за один день – что было довольно трудоемко, по словам Карры, – в кафе в миланском Порта Виттория, а вечером к ним присоединился Маринетти и внес финальные штрихи. Манифест вышел в конце февраля 1910 г. в виде листовки в журнале Poesia с датой: 11 февраля 1910 г. (Футуристы всегда ставят на манифестах 11-е число. Маринетти относился к этому числу с суеверным уважением.) Его провозгласили со сцены театра Кьярелла в Турине 19 марта 1910 г. и со сцены театра Мерчеданте в Неаполе 20 апреля 1910 г.

Едва ли будет преувеличением сказать, что движение футуристов первоначально состояло из пяти мужчин и энергичной собаки. В него входили Джакомо Балла, Умберто Боччони, Карло Карра, Луиджи Руссоло и Джино Северини. Именно они вместе работали над основополагающими манифестами 1910–1914 гг., а также над выставкой «Итальянские художники-футуристы» в галерее Бернхайм-Жён в Париже и галерее Саквилл в Лондоне в 1912 г., которую воссоздали в Париже, Риме и Лондоне в 2008–2009 гг. в честь столетия.

Умберто Боччони(1882–1916) был искренне убежденным агрессивным националистом (как-то он поджег австрийский флаг на вечере в театре – типичная футуристская выходка) и своего рода теоретиком. Название для своей картины «Смех» (1911) он позаимствовал у книги философа Анри Бергсона, любимца футуристов. Несмотря на свое фанатичное рвение, он не гнушался заимствованиями и у оппозиции – похоже, «Смех» он переработал в кубистском духе, когда осенью 1911 г. открыл для себя в Париже Пикассо и Брака.

Современность казалась ему недостаточно современной: он говорил о «модернолатрии» и написал яростно футуристского «Современного идола» (1910–1911). Именно он определил, что в центре воздействия произведения должен быть зритель (предписание, особо подчеркнутое в Манифесте). «Если мы изображаем фазы бунта, то беснующаяся толпа, вздымающая кулаки, и шумный натиск кавалерии превращаются на холсте в пучки линий, соответствующие противодействующим силам, следуя общему закону насильственного воздействия картины. Эти линии силы должны окружать и увлекать зрителя, чтобы он был каким-то образом вынужден вступить в борьбу с людьми на картине». Его собственное произведение «Силы улицы» (1911) хорошо иллюстрирует это футуристское силовое поле, как и образцовый сюжет картины Карра «Похороны анархиста Галли» (1910–1911), напоминающей Уччелло с футуристским уклоном.